Медленно, но уверенно приближаемся все мы к светлому празднику Пасхи Христовой. Правда, время для великопостных подвигов еще есть – месяц и два дня. Кто еще не начинал - присоединяйтесь.
Ну а сейчас, как уже и складывается в последнее время, об основах веры размыслит вместе с нами отец Яков Кротов.
О. Яков:
- Есть такое слово, неприличное для верующего, из трех букв, как «миф». Оно вошло в церковный обиход лет семьдесят назад, когда появилось религиоведение, когда появилась знаменитая книга Фрэзера о том, что общего есть между разными религиями, короче говоря, когда ученые заявили, что между всеми религиями есть общий принцип функционирования, язык общий, и это – язык мифа. Миф – это некоторый рассказ, точнее, даже лучше сказать – спектакль, кино. И вот в любой религии есть такое кино, и верующие периодически собираются его посмотреть, чтобы ощутить, что они вместе. Ну, как семейный поход в кинотеатр. Вот это вот – миф. Люди понимают, что это нечто условное, что перед ними движется на белой простыне, но тем не менее, они смотрят, они переживают, они плачут и смеются, они обретают совместный опыт…
Когда мы прикладываем к Евангелию, к Библии идею мифа, мы видим, что мифы там есть. Рассказ об Адаме и Еве – это, конечно, миф. Это рассказ о каком-то событии, который повторяли вновь и вновь, прежде всего, я подозреваю, детям, а потом и взрослым, чтобы объяснить, кто мы, откуда мы, откуда в мире зло, почему мы такие, какие мы есть, и как вернуться назад, в счастливый райский сад. Да, это миф. Не надо думать, что древние люди были глупее нас. Они прекрасно знали, что такое миф, и они пользовались этим так же свободно, как мы пользуемся кинематографом. Это просто особый язык. Существуют вещи, которые иначе как кинофильмом не выразить. То, что произошло между человеком и Богом в древности, нельзя лучше выразить, как рассказом о грехопадении. Это - миф.
Но есть и оборотная сторона. Миф можно воспроизвести. Его можно «снять» заново, его можно продолжить. Вот смотрите: когда Иисус накануне ареста собирает учеников (причем, трое евангелистов считают, что Он это сделал даже раньше Пасхи… ну, иногда предполагают, что это была привилегия жителей Галилеи – раньше отправлять пасхальный пир), - так вот, Иисус во время пира вдруг берет хлеб, ломает его и говорит: «Это Мое Тело» (там вообще по-гречески стоит слово «мясо»). Берет вино, и над ним произносит: «Это Моя Кровь». Что Он делает?.. А что Он делает, когда умывает ученикам ноги? Он делает миф! Он создает мифологическое движение, повествование, которое потом, говорит Он, «творите в Мое воспоминание». То есть – «проигрывайте это вновь и вновь». Вновь и вновь вы выходите на сцену в храме, или где угодно, среди чиста поля, как апостол Павел, когда его выгоняли из синагоги, и они собирались в чистом поле, - ломай хлеб, благословляй вино, повторяй вот эти вот слова…
Это – ровно – рассказ о том, что было тогда, повторяется в виде мифа. Но это же опять рассказ о грехопадении, только вывернутый наоборот! Попробуйте включить и пустить задом наперед какую-то музыку. Мы услышим неразборчивое нагромождение звуков. Рассказ об Адаме и Еве тоже кажется неразборчивым нагромождением звуков. Но если понять, что Тайная Вечеря – это тот же самый рассказ, только в очень правильном порядке, - тогда все становится на свои места. Мы понимаем, что такое грехопадение. Это то, что противоположно пиру с Богом. Вот Тайная Вечеря – это то, как должно быть. Адам и Ева пустили пленку наоборот. Они попытались сделать себя источником жизни в мире. А Источник жизни – Бог. В этом смысле грехопадение повторяет любой отец, который навязывает ребенку свою волю. Грехопадение повторяет любой диктатор. Грехопадение повторяет любой просто разозлившийся человек. Он опять и опять, вместо того, чтобы разломать, поделиться, почувствовать боль самому, причиняет боль другому.
И поэтому мифом является и распятие. Но только, извините, а кто устроил распятие? Кто выносил приговор, кто вбивал гвозди, кто сколачивал все это дело? Сказать, что распятие – миф, с точки зрения науки религиоведения, абсолютно точно. Когда мы глядим на крест, когда мы целуем крест, мы вновь и вновь вспоминаем, что тогда произошло. Для нас это – миф, то есть рассказ о том, как мы наконец обрели Христа во всей полноте. Но это же не значит, что мы хотели Его смерти, что кто-то хотел, что это должно было быть!
Теперь спрашивается: если бы Христа никто не предал, Он мог бы жить долго и счастливо? Задаем второй вопрос, главный: Его мог никто не предать? Почему каждый из нас перед причастием повторяет слова: «Не дай Бог мне предать Тебя, как Иуда Тебя предал»? Спрашивается: как я могу предать Христа подобно Иуде? Что я могу сказать органам государственной безопасности, милиции и так далее? Ничего. Они не спрашивают. У них уже больше церквей, чем в Церкви. Ничего я не могу сказать. Но ведь всем понятно, о чем идет речь. Это непонятно рационально, это невыразимо в термине, но это выразимо в движении. Предательство – это когда я иду туда, где нет Христа, когда я иду к тем, кто хочет кого-то распять. Предательство – это когда я соглашаюсь с тем… Ну, что сказал Кайафа, когда начал планировать распятие? «Пусть лучше погибнет один человек, чем погибнет целый народ». Всё! Я предаю Бога каждый раз, когда я считаю, что благо миллионов лучше, чем благо одного. Это нелепо. Потому что по-человечески лучше пусть миллион выживет, чем погибнет один. А вот миф о Распятии напоминает, что это не так. Миф о Распятии и таинство Евхаристии. Потому что миф превращается в таинство в нашей жизни.
Не надо бояться того, что нам говорят: «Евангелие – это миф». Надо радостно подхватывать: «Евангелие – это миф, и моя жизнь – это миф о Христе, дай-то Бог, чтобы это было так! Только это миф, в котором есть плоть, есть жизнь, есть кровь». Берем хлеб, преломляем и идем к другому человеку, и обнимаем. Если надо, пусть гвоздь вобьют в меня, пускай привяжут меня, пускай распнут меня, и прощать буду я, а не другой человек. Другой человек злится и не прощает? Я прощаю вместо него. Вот тогда я не предаю Бога. Вот это и есть, наверное, Царство Небесное. Царство на языке арамейском, на котором говорил Иисус… По-русски Царство – это именно географическое понятие. На арамейском «царство» – это прежде всего «царствование», то, что мы говорим – «правление». То есть это власть Божия, а не власть человеческая. Значит, мы каждый раз возвращаемся в Царство Небесное, когда мы даем Богу порулить в нашей жизни, поправить нашу жизнь. Все тогда становится нормально.
Другое дело, что поправить нашу жизнь – это обычно взять что-то, переломить. Поправить нашу жизнь – это поправить наш крест, подпереть наш крест… ну, вот это вот и происходит. Но, знаете, в общем, лучше вот это, чем без Христа. Поэтому единственным ответом на все сомнения в Боге и том, есть ли Он, каков Он, - является все-таки Христос. Увидеть его без Духа невозможно, но Дух всегда рядом. Проблема заключается только в том, чтобы вернуться вот к этому ритму Евангелия, ритму мифа. Ритм, который начинается с появления из ничего, из ниоткуда того, что появиться не может… А наш ритм, чело-веческий, начинается с того, что мы смотрим по сусекам: что у нас есть? И из этого начинаем что-то сооружать… Ритм Царства Божия начинается с нуля. Мы берем из ничего. Как мир сотворен из ничего, так рождение Христа – это рождение из ниоткуда. Так наша святость – она из ниоткуда: в нас нет ничего, что может быть святым. Тем не менее, ритм Божьего Духа действует, и из ниоткуда появляется. И надо благодарить Бога за то, что ниоткуда. Потому что если я скажу: «А во мне были предпосылочки!» – все, я – Иуда, я Христа предал, я опять пытаюсь сотворить мир из подручных материалов, из самого себя. Нет, это не проходит…
Что такое миф, что такое Откровение, в Библии хорошо видно на примере слова «царь». Когда мы читаем рассказ даже о Рождестве – да и другие части Евангелия, - там Иисуса все время называют царем. Вся интрига рассказа Луки о Рождестве – в том, что царю Ироду говорят о том, что родился будущий Царь Иудейский, и тот начинает искать: где, кто, когда, почем, фамилии, адреса и явки. Это – многовековая вера через пророков: будущий Спаситель описывается как царь.
Ну, прежде всего для древнего человека царь определялся просто: это сын царя. Отсюда, в Евангелии Иисуса все время окликают: «Сын Давидов!» Хотя между Ним и Давидом семь веков, и связи, строго говоря, на генном уровне нету – Он все-таки Сын Божий. И сказать «Сын Давидов» – это все равно что сказать: «Ты – царь!». Символ царя, между прочим, - венец, венчание на царство. Другой символ царя – помазание маслом. Потому что для древних людей масло было главным критерием благосостояния, главным продуктом импорта, - ну, как и сегодня, впрочем. Оливковое масло – масло-консервант; масло – это то, чем можно смазывать телегу… То есть масло – может быть, действительно даже лучший символ Духа, чем вода. Поэтому в таинстве соборования, в таинстве миропомазания используется именно масло. Потому что масло – это удивительное сочетание и воды, и воздуха… да, в общем, и огня, пожалуй – оно же может и гореть. Один из библейских псалмов дает удивительное сравнение дружбы: «Дружба – это так замечательно, как если бы меня облили маслом с головы до ног». И даже сейчас, каждый день, когда священник одевается, он говорит, произносит, цитирует слова из библейского псалма: «Дух Твой – как масло до краев одежды». Ну что… у нас сейчас прольешь масло – «где стиральный порошок?» А тогда были другие критерии. Может быть, они были и правильные. То, что намаслено, становится прозрачным.
И вот – символ помазания. Но когда царь Иисус, царь символический, становится Царем реальным? А когда Его начинают казнить. Когда Пилат отдает Его на игры солдатам в преторию. И тогда над Ним издеваются. Не только Он претерпевал такие издевательства, нам известны из сочинений древнееврейского историка Иосифа Флавия, что примерно тогда же, чуть раньше, в Александрии, в Египте, точно так же во время одного погрома издевались над другим евреем. Это было традиционное римское издевательство над евреями. И вот на Христа надевают венец, Его венчают терновым венцом; Ему в руки дают посох (посох – символ царской власти в древнем мире, потом от этого осталась только держава), - всё! Когда Его помазывают на царство? Когда снимают Его мертвое тело – и тогда жены-мироносицы идут. Они помазали и уже когда хоронили. Но потом они приходят, чтобы помазать уже целиком и полностью, а то времени не было.
Значит, вот что такое царствование Божие…
Отец Иоанн:
Библия – самая главная Книга, с которой мы прямо или косвенно связываем все размышления, озвучиваемые на наших телевизионных встречах. Книга, которая написана разными людьми в разные столетия и тысячелетия по особому вдохновению Божию. Библия содержит и Священную историю, и Божественный закон, и пророчества, и высшую мораль, и утешение Благой Вести.
Когда мы говорим о пророчествах Библии, обязательно нужно делать оговорку, что пророчество и пророки, по большому счету, не являются предсказателями будущего. Точнее сказать, предсказание будущего для пророков – это дело десятое. В первую же очередь пророк – это провозвестник Правды Божией. Люди склонны обманывать самих себя – превратно жить и успокаивать себя: дескать, все нормально. А пророк – это тот, который обнажает горькую правду, который говорит, что такая жизнь приведет к беде. Справедливо говорят, что правда глаза колет. Пророков не любили – многие из них были просто убиты.
Но пророки будущее все же иногда предсказывали. И Библия содержит некоторые из этих пророчеств. Давайте сегодня вспомним одно из таких предсказаний. Оно касается древнего города Иерусалима...
Иерусалим – это святыня миллионов евреев, мусульман и христиан, Иерусалим остался городом, который не могли предать забвению ни сорок столетий времени, ни побеждающие армии. Но, несмотря на свою долгую трагическую историю, Иерусалим продолжает жить, как основное место и предмет пророчеств Библии. Одно из таких поразительных и необыкновенных пророчеств имеет дело со стенами и вратами этого города.
Окруженный стенами со всех сторон, Иерусалим открывает для входа только одни из нескольких ворот. В числе их: Навозные, Сионские, Яффские, Новые, Дамасские, Иродовы, ворота св. Стефана и Золотые ворота. В библейские времена Золотые ворота вели прямо во двор храма Соломона. Это были самые важные ворота города. И поэтому неудивительно, что они являются предметом библейского пророчества. У Иезекииля в 44-й главе мы читаем в 1-м стихе: «И привел он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, и не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь Бог Израилев вошел ими. И они будут затворены». В течение долгих шестисот лет пророчество оставалось совершенно неисполненным. И вдруг одним днем, в 30-м году нашей эры, Господь Иисус Христос вошел этими воротами. И таким образом первая часть пророчества сбылась. Но вторая часть оставалась крайне проблематичной. Припомним, что Золотые ворота позднее, когда Иерусалим стал управляться арабами, и храм Соломона был разрушен, открывались прямо во двор, занятый Куполом Скалы, или мечетью Омара. Со дня окончания постройки эта мечеть привлекала мусульман со всех концов мира. Они приходили сюда поклониться Аллаху, вознести моления в тени их святыни. Так как Купол Скалы был всего легче достижим через Золотые ворота, было логично оставить их открытыми. Несомненно, у мусульман не было оснований закрывать их.
В 16-м веке султан Сулейман решил перестроить стены города Иерусалима, и попутно также – Золотые ворота. Когда он перестроил Золотые ворота, произошла удивительная, невероятная вещь. Сразу же после того, как они были реставрированы, он запер их и замуровал каменной стеной. Восстановить ворота, а потом закрыть их стеной – это казалось невозможным, и все же это случилось. Одно вполне ясно: все другие ворота Иерусалима оставались открытыми – Иродовы ворота, ворота св. Стефана, Дамасские ворота, и даже Навозные ворота. Но Золотые ворота, самые важные из всех, исполняют буквально слова пророчества, сказанного 25 веков назад: «Ворота сии будут затворены, и не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь Бог Израилев вошел ими. И они будут затворены».
Вот такой интересный факт Библейской истории.
-----
Ну, и третья часть христианской телепрограммы – наши с вами размышления на вечные темы нашей духовной судьбы. Кто такой человек, каково его место в мире?
В прошлый раз мы говорили с вами, что в ранние средние века на человека смотрели несколько снисходительно. О каких-то высотах призвания не говорили. И появление человека на свет не воспринималось с каким-то возвышенным пафосом, как, например, это делалось в эпоху Ренессанса, не говоря уже о всей восточной традиции, которая просто жила откровением, что Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом.
Максимум, на что человек оказывался способен, по дерзновенному опыту Франциска Ассизского, - это подражание. То есть, конечно, с одной стороны, подражание Христу – это универсальный принцип жизни христиан, но с другой стороны, «имитацио Христи» воспринималось как предел. О человеке как потенциальном творце, о человеке как соработнике Богу на Западе заговорили только в раннем Ренессансе.
Но мы так же отмечали с вами, что такой средневековый взгляд намного доступнее человеку и внешне более приближен к реальности. Что там особого спросу с человека? Дерзать до высот творения? Да ну, пусть вот ведет себя хорошо. Так вот, тихо, мирно, спокойно, на своем месте…
Средневековое сознание – оно еще и мыслило духовный мир в пространственных категориях. Там в Божественном мире у всего было свое место. Вот и ты – на своем скромном рабочем месте, исполняешь свой долг перед Богом. И если ты будешь делать это хорошо, смиренно, достойно принимая удары судьбы, то награда тебя на небесах обязательно найдет. И все будет хорошо. Не то чтоб прямо все совсем хорошо, но понятно. Ты видишь границы своего бытия, и они тебе понятны. Ты совершаешь свой путь в этом пространстве. У твоего пути есть начало. А конец твоего пути не совпадает с твоей смертью, он как бы за этим. А там ты попадаешь в чистилище (а может быть, и в рай, если ты дос-тоин)… Чистилище – это вообще гениальное изобретение Западной Церкви, которое появилось прямо в связи с воззрением человека. Почему прямо? Потому что чистилище – это для кого? Для простых людей. Которые в меру хорошие, в меру не очень. И всегда поэтому грызет червь сомнения: куда же я попаду, вверх или вниз? А вот как появилось чистилище – так оно и отпало. Потому что в чистилище попасть нормальный человек точно может. Там тебя вычистят за милую душу в течение определенного времени, и ты получишь путевку в рай. Не прямо, но через чистилище. И все будет хорошо.
Мы с вами, конечно, можем с высот православного богословия сказать, что это никуда не годится, такое воззрение на человека… Но у него нельзя отнять одного не христианского, но подкупающего свойства. Оно очень адекватно среднестатистическому, болотистому сознанию. Православные богословские высоты поэтому в значительной степени оставались уделом избранных. Не случайно поэтому всетаки простой человек на Западе чувствовал себя защищенным: он знал свое место ТАМ. Оно могло сузиться, могло подвергнуться каким-то потрясениям, но в принципе он понимал, о чем шум идет, что происходит. А на Востоке у человека своего места не было. Там были максималисты, которые спасались капитально, и путь в рай мыслился уделом, скажем, фивейских отшельников, каппадокийских богословов, для Григория Паламы с его учением об обожении – феозисе.
Как раз в Великом посту мы вспоминаем Григория Паламу, о фаворском свете Григория Паламы, о том, как в результате усиленных подвигов и молитвенных упражнений человек озаряется нетварным Божиим светом. Конечно, феозис – это не пустые слова, а предмет главной озабоченности христианина. Но для константинопольской толпы, которая собиралась на ипподроме и орала во все тяжкие: «Наши выиграют!» (ну совсем как до того на гладиаторских боях или сейчас у нас на стадионах, - кричат другие слова, но с тем же темпераментом) – им этот феозис был, конечно, как сейчас народ говорит, глубоко по-полам. То есть, на Востоке богословие развивалось возвышенное, максималистское, а вот такого усредненного богословия на Востоке, слава Богу, не выработано.
С одной стороны, это слава Богу. А с другой, образовалась дырка в сознании. В силу чего вот такая напряженная жизнь духа действительно была уделом избранных, а уделом всех остальных было непонятно что. Вернее, понятно что: такое вот пребывание, нахождение в православии. Осознание того, что ты не какой-нибудь, а православный. Со всеми историческими атрибутами. Это - определенным образом иерархически организованная Церковь, которая гарантирует твое православие. Там есть правильно поставленные епископы, правильные священники, все всё делают правильно, - вот это стало массовым сознанием восприниматься как ПРАВОславие. Правильная устроенность, раз и навсегда зафиксированная. И кроме того, еще есть православный царь-император. Еще один гарант того, что тебе повезло, и ты оказался в нужном месте Божественного мира.
Ну а это, безусловно, лучше звучит, чем есть на самом деле.
В первую очередь, это стало чревато тем, что стал углубляться явный разрыв между повседневностью и церковностью. Причем, человек научился существовать, так сказать, параллельно в этих двух мирах, практически друг с другом не пересекающимися. Церковь отдельно, жизнь отдельно. Провозглашение одних ценностей, а реализация совсем других. И это, конечно, не могло приводить к тем глубоким катаклизмам, которые глубоко потрясали Восток.
Ну вот, на этом давайте остановимся с вами до следующей встречи в четверг. Время наше истекло, и мне остается проститься с вами и пожелать всего доброго.