Здравствуйте, дорогие телезрители!

С помощью Божьей и благоволением руководства телерадиокомпании «Скифия» мы имеем возможность продолжать наши христианские телепрограммы «Страницами Глав-ной Книги». В этом году исполнится десять лет нашим телепередачам. Если даст Бог, в ноябре месяце это как-то отметим.

Знаменательно то, что в этом году включился в работу по созданию наших телепрограмм отец Яков Кротов. Он живет и служит в Москве, но согласился специально для телеканала «Скифия» записывать свои выступления.

Как я уже упоминал, отец Яков известный во всем мире историк, богослов, философ. На радио «Свобода» он уже несколько лет ведет передачу «С христианской точки зрения». Кстати, тоже по четвергам, днем, ровно в двенадцать.

Ну, и сейчас отец Яков продолжит с нами свою беседу о божественном откровении.

Давайте посмотрим, чем откровение заканчивается. Оно заканчивается Рождеством. В сущности, рождение Христа – это завершение откровения. С чем это можно сравнить? С приходом человека в Дом Божий, просто вот в храм, в Церковь, физический приход. В со-временном мире мы все ну очень духовные, все прямо «иже херувимы бесплотные», не имеем никаких житейских попечений, а точнее говоря, мы рассуждаем так: «Да, у меня работа, жена, дети, семья, ну, конечно, кино, телевизор, отпуск, гонорары, деньги и так далее, но это же не мешает мне веровать в Бога! Зачем ходить в церковь?» Вот это – антиоткровение. Это ровно мужская логика. Но логика не любого мужчины, а логика мачо, или, извините, козла, который рассуждает просто: «Я есть, я красивый, зачем я этой вздорной бабе буду говорить, что я ее люблю? Это и так понятно, я ее люблю, дуру!»

Когда Бог рождается – это откровение. Потому что Бог, если бы Он не родился, Он бы нам отсигнализировал: «Я великий, Я могучий, Я невидимый, Я тебя, дурака, люблю, - значит, давай, давай сюда, подгребай!» А Бог – рождается. Вот это – действительно рождение, приход в чужую среду: ну не может Бог быть человеком! Точно так же, как человек не может быть христианином, человек не может быть прихожанином, человек не должен поднимать какие-то три пальца и начинать креститься: это противоестественно. И вот когда мы это делаем, мы становимся Богом, мы становимся на путь возвращения к Богу, в Его недра. Вот Бог родился, пришел в противоестественную для Себя человеческую среду обитания, греховную, не дожидаясь, пока мы построим социализм и станем святыми. И когда мы, не дожидаясь Страшного суда, конфеток с неба и так далее, идем в храм, - это наше откровение и продолжение откровения Христова. Когда я говорю, что я могу и дома молиться, это антиоткровение, это закрытие, просто по логике говоримого. Если я могу и здесь, и дома, это и есть закрытое откровение. Меня здесь никто не увидит. Бог меня увидит? Да Он меня и так видит, мне не нужно никуда идти, чтобы Он меня видел. Когда я иду в храм, я иду туда для того, чтобы меня увидел другой человек.

И вот здесь мы возвращаемся к греху. Что такое грех? Это невидение другого и закрытие себя от другого. В раю ведь что происходит? Весь этот вот рассказ – он как спектакль, его нельзя пересказать, это идеально выстроенная формула отношений, это именно действие, а не объекты, не предметы. Вот Ева крутится вокруг дерева, вот она начинает обсуждать то, что в принципе обсуждать нельзя, - все, грехопадение свершилось. Именно в тот момент, когда она вместо того, чтобы помолиться перед едой и сказать: «Благодарю Тебя, Господи Боже мой, за это прекрасное яблоко», - все, грехопадения бы не совершилось! Но вместо этого она закрывается. Она накрывает себя одеялом, и все исчезает. Поэтому по-том, когда Бог окликает человека… сколько атеисты над этим смеялись! «Что ж это такое, как же это так, если Он всеведущий, что же Он спрашивает: «Адам, где ты?» Значит, Он не всеведущий? Близорукий?..» А Бог спрашивает потому, что Адам закрылся. Как можно закрыться от Бога, объяснять не надо – это и есть грех. Каждый раз, когда я знаю, что другой человек нуждается в моем телефонном звонке и не звоню, - я не от другого человека закрылся, я от Бога закрылся. Точно так же, каждый раз, когда я знаю, что другого чело-века сейчас нужно оставить в покое, и тем не менее лезу со своими нуждами, - я закрываюсь не от другого человека, а от Бога. Я выкинул Бога из наших отношений.

Когда Господь рождается, это откровение, приход Бога. Если подбирать христианское таинство, которое лучше всего соответствует Рождеству, - это, конечно, крещение. Крещение – это подобие смерти. То, что для нас – рождение Христа в мир, для Бога – смерть. Бог умер не тогда, на Голгофе, а Он умер в Вифлееме. Потому что стать человеком для Бога – это все равно что перестать быть Богом. Это неестественно для Него. И в этом смысле, вочеловечившись, Бог немножко умер. Конечно, Он жив, - но только потому, что это Он. Он может невозможное.

Так и в крещении. Собственно, сам обряд какой, - мы моемся? Мы скорее тонем. Мы тонем, словно в море, словно в реке. Можно утонуть и в ванной. Мы тонем, а затем оказывается, что проскочили. Проскочили, а потом появляемся уже совсем в другом мире. Мы старые, но мир – новый. Это Его Царство, это Царствие Небесное.

Отец Иоанн:

О современном человеке 21 века можно говорить очень много хорошего. Все мы живем в век коммуникации, технократии, высоких скоростей, и, соответственно, общий уровень нашего интеллектуального развития очень высок. Но кое-что современный человек все же теряет: такие способности, как удивляться, восхищаться, любоваться. А эти качества очень важны для богоискания. Если человек равнодушен к красоте мира, который во-круг, вряд ли он заинтересуется Творцом, Создателем этого мира.

Поэтому эти способности к удивлению нужно в себе каким-то образом развивать. Быть может, смотреть ввысь и вокруг себя – на небо, на природу, животный и растительный мир, смотреть вдумчиво и вопросительно: и как же удалось это придумать нашему Творцу и Создателю миров…

За пчелами мы уже наблюдали в прошлых наших телепрограммах. Пчелы - это действительно величайшее чудо творения.

А как эти насекомые строят себе соты - склад для нектара и пыльцы, а так же колыбель для потомства, - ведь это же высочайшее достижение архитектуры!

Строительный материал – воск – производится самими же пчелами. Производство воска начинается с поедания в больших количествах меда. Наевшись по горло, строительные инженеры собираются на месте строительства. Они прицепляются один к другому, образуя живую лестницу, при помощи цепких крючков, расположенных на концах их лапок. По несколько часов висят они так. А те пчелы, которые наверху, держат на себе вес всей лестницы, которая сформировалась под ними, пока наконец через сутки начинает появляться воск в виде тонких пластинок у пчел на брюшке. Пчела подносит воск себе ко рту, и начинает обрабатывать и перерабатывать его, смешивая с пенистой жидкостью. В конце концов из полученного воска возводятся соты.

Этот кусок сотов весит чуть больше 30-ти грамм. Но он символизирует 30 тысяч пчелиных километров при собирании нектара; более 100 тысяч пчелиных часов ушло на переработку нектара в мед и воск; а на постройку сотов из воска ушло еще добавочных 18 тысяч пчелиных часов.

Соты строятся по точному образцу, чтобы как можно экономней использовать употребляемый на их постройку дорогой материал. Если бы пчеле нужна была бы одна ячейка, цилиндр был бы идеальной формой. Он подходит пчеле и имеет максимальную емкость при малой трате материала. Но если круглые ячейки соединить, это преимущество исчезает. Тут пустое место между ячейками. И что еще более важно, стенки одной ячейки не служат стенками для соседней ячейки. Пятиугольник подходил бы пчеле довольно хорошо, но, к сожалению, пятиугольники нельзя складывать так, чтобы стенки были общими. Эти общие стенки возможны только при трех определенных формах – треугольник, квадрат и шестиугольник.

Треугольник дает слишком мало полезной емкости на массу употребленного материала. Квадрат – немного лучше, но недостаточно. А вот шестиугольник - это единственно идеальная форма, и, конечно, именно ею и пользуются пчелы. Она дает наибольшую ем-кость при минимуме материала, и она наиболее прочна. Применяя этот же метод строительства, инженеры создали самые крупные в мире зернохранилища. Скоростные самолеты используют принцип сотов в своей конструкции. Сотоподобный материал служит прокладкой между внешними листами и дает максимум прочности при минимуме веса. Со-временная наука с ее быстрыми вычислителями и сложными математическими формулами не смогла улучшить рентабельности сотов. У них идеальные строительные формы. Таким образом, медовая пчела удивительно успешна в технической и механической деятельности. И человеку остается учиться и у нее, и использовать ее технические достижения, что человек успешно и делает.

Один деятель эпохи Просвещения, по-моему, Гете произнес в шутку слова, оказавшиеся вовсе не шуточными. Он сказал: «Благодарение Богу за то, что Он предусмотрительно создал пробковое дерево, и теперь есть чем закупоривать винные бутылки».

Еще царь Давид в своем 103 псалме восклицал; «Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих».

И третья часть христианской телепрограммы – наши с вами размышления на вечные темы нашей духовной судьбы.

В прошлый раз мы приступили к новой теме и начали рассуждать о человеке как таковом. Человек – кто он такой и что он собою представляет? О котором, как мы упоминали в прошлый раз, Пикко ди Мирандола, один из деятелей итальянского гуманизма, восклицал: «Что за чудо человек!». А Вильям Шекспир на изломе Ренессанса и Нового времени устами Гамлета сказал совсем по-другому: «На что годится этот прах?»

Надо сказать, что на Западе, где тема человека звучала намного громче, чем на Востоке, относительно того, кто такой человек, что это за явление, - взгляды отличались весьма большой пестротой. От того, что Григорий Седьмой, который на Западе называется Григорием Великим… вы помните, есть общий для нас Григорий Великий, папа Римский, который Двоеслов, а есть еще вот Григорий Великий Седьмой, который провел известную реформу католичества, благодаря которой до сих пор клирики мучаются целибатом. Пом-ните, католическим священникам нельзя жениться. Не только это, конечно, но вот именно это новшество особенно известно – целибат стал обязателен для всей степеней клира. Так вот, у Григория взгляд на человека был не особенно вдохновенный. Человек воспринимался как некая вынужденная замена ангелам, которые, как известно, не выдержали, со-гласно известному взгляду, к слову говоря, не вполне православному и не вполне даже христианскому… Так вот, согласно этому взгляду, не выдержали ангелы близости ко Творцу, и самый главный из них, который был ближе всего, Светоносный ангел Люцифер (ну, мы еще про Люцифера поговорим потом) согрешил, и сонм ангелов тоже полетел за ним в тартарары. Соответственно, человек рассматривается как некая замена, менее совершенная, получается. Ангелы ведь существуют, чтобы служить Богу и прославлять Его. Но вот не вышло у некоторых. Ну, и появилось новое существо, не бесплотное, а плотяное… Такой взгляд несколько снисходителен в отношении человека. Но, с другой стороны, менее требовательный. По такой логике, уж коли ангелы сорвались вниз, то с человека что возьмешь. Это было ожидаемо. Почему? Потому, что с ангелами это уже случилось. Но милость Божия неисчерпаема, неоскудеваема по отношению к миру. Не получилось у ангелов – вот вам человек. С другой стороны, человек такое… более надежное изобретение в том смысле, что его можно искупить. Ангелы – они такие, оказывается, неискупаемые. Сами по себе.

То есть я что хочу сказать, повторяя эту сказку? Что в определенное время, в особенности в ранние средние века, где-то до так называемой Осени Средневековья, на человека смотрели несколько снисходительно. В каких-то особых высотах человека не было. По-этому сотворение человека не воспринималось с каким-то возвышенным пафосом, как, например, это делалось в Ренессансе, не говоря уже о восточной традиции, которая просто жила откровением, что Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом. У Григория Седьмого такого отношения к человеку мы при всем желании вычитать не сможем. Максимум, на что человек оказывался способен, - дерзновение Франциска Ассизского, - это подражание. То есть, конечно, с одной стороны, подражание Христу – это универсальный принцип жизни христиан, но с другой стороны, вот это «имитацио Христи» – это воспринималось как предел. О человеке как потенциальном творце, о человеке как соработнике Богу на Западе заговорили только в раннем Ренессансе.

На самом деле, при всем смехе, который может у нас вызывать вот эта средневековая картинка, она намного доступнее человеку и внешне более приближена к реальности. Ес-ли мы по крайней мере попытаемся критически посмотреть на образ жизни современной Церкви, мы поймем, что современному церковному (с маленькой буквы) сознанию взгляд на себя, человека, как на такое вот существо, ушибленное жизнью, которое нуждается в том, чтобы его водили за руку, все время гладили по головке, дарили подарки свыше, и так далее, - намного более свойственно, чем человек-какой-то-там-Творец потенциальный, то-се… Какой Творец? Конечно, вот в зеркало на себя с утра посмотреть – так на тебя от-туда творец и воззрится, не иначе. Ну да, такой милый замухрышка… Нет, когда сам на себя смотришь, то очень даже милый. Подумаешь, одно плечо ниже другого, в области пупа мозоль распирает… но все-таки, при всем при том, симпатичный. А то, что другие этого не замечают – так люди ж злые. Укушенные грехом. А так, в общем, ничего. Но не Бог весть что. Вот такой невозвышенный, снисходительный, и поэтому ласковый взгляд на человека. Который, конечно, нуждается в опеке поэтому… Такой взгляд утешает. Вот человек под таким углом посмотрит на себя, да не в зеркало, а со стороны, - и уже легче на душе, теплее. Господь призирает с небес. Надо только хорошо себя вести. А что это значит? Значит ли это дерзать до высот творения? Нет… Так вот, тихо, мирно, спокойно, на своем месте…

Такое вот было средневековое западное представление о человеке. Бесхитростное, скромное, но комфортное. Люди не хватали звезд с неба, не напрягались чрезмерно и коротали свой век.

На востоке в те времена был другой взгляд на человека, но об этом, если даст Бог, мы поговорим с вами в следующий четверг. А сейчас уже время наше истекло. Я с вами прощаюсь и желаю всего доброго.