·             Фрагмент Богослужения Успения Б.М.

·             Митрополит Кирилл Гундяев. Отношение русской интеллигенции к Церкви

·             О. Яков Кротов. Почему многие святые не исцеляются?

·             Митр. Антоний Блум. Личностные проявления в отношениях с Богом

·             Продолжение телебеседы прот.Иоанна Замараева о духовных судьбах человечества. Богооткровение и Богопознание. Причины разделения единой Церкви: ментальные различия греков и латинян 

Сегодня православная Церковь празднует конец земной жизни Марии – Матери Иисуса Христа, называя ее смерть Успением. Успение – очень емкое слово, в котором соединяются и сон, и блаженство, и мир, и успокоение, и радость.

Об обстоятельствах смерти Богоматери мы практически ничего достоверного не знаем. От раннего христианства дошли до нас разные рассказы, представляющие собой как бы зарисовки детской любви и нежности. Но это и не важно. В нынешний праздник память и любовь Церкви направлена не на ту фактическую, историческую обстановку, не на дату и не на место, где окончилась земная жизнь этой Матери всех матерей, этой самой женственной женщины, а на то, что составляет сущность и смысл этой смерти, где бы и когда бы она ни наступила.

И вот сущность и смысл этой смерти, может быть, лучше всего переданы на той иконе, которая в день праздника Успения полагается в центре храма и составляет как бы средоточие всего празднования. На иконе этой изображена Матерь Божия на смертном одре, мертвая. Вокруг нее стоят апостолы Христовы, а над ней — Сам Христос, держащий Ее живую на Своих руках. Долгожданная радость встречи любящих и любимых, которую уже ничто не может омрачить.

Таким образом, смерть озаряется вечностью и бессмертием и оказывается не разлукой, а счастливой встречей. Не печалью, а радостью. Не поражением, а победой. Именно это мы и празднуем ныне в день успения Преблагословенной Матери, предчувствуя, предвосхищая, утверждая и нашу с Вами уже занимающуюся зарю того таинственного дня, когда и мы сможем предстать перед самым великим, самым прекрасным и восхитительным Человеком во всем мироздании – Иисусом Христом.

------ Фрагмент Богослужения Успения

Роль интеллигенции в возрождении Церкви на постсоветском пространстве – вопрос на самом деле очень важный. Что могут дети услышать о Боге и Церкви из уст воспитателей в детских садах и учителей в школах, каково будет отношение преподавателей и профессоров в высших учебных заведениях к христианству и верующим, которое не обязательно будет высказываться напрямую.

Такой вот общий фон очень важен. Но есть и более конкретные задачи, которые без христианской интеллигенции сегодня не решить. Сейчас вот очень много говорят о преподавании христианской этики в общеобразовательных школах. Проблем, связанных с этим, много, но самая главная – это то, что сегодня некому преподавать христианские дисциплины в школах. Более того, процент интеллигенции среди духовенства с каждым годом катастрофически уменьшается, а это очень плохо и об этом надо говорить. Давайте послушаем размышления на эту тему митрополита Кирилла Гундяева.

Кирилл Гундяев:

- Вопрос этот чрезвычайно важный. Потому что от отношения интеллигенции к Церкви многое зависело в прошлом, полагаю, многое зависит и в настоящем. Хорошо известно, что, начиная с правления государя императора Петра I, постепенно наше общество расслоилось на сословия. И вот, сословным стало духовенство, сословной стала и аристократия. Сословия оказались замкнутыми кастами, почти друг с другом не общавшимися. Все это, конечно, ослабило общенациональную жизнь, ослабило национальный наш организм. Но, наверное, особенно опасным было разъединение интеллигенции – образованной части общества от Православной Церкви. Будет заблуждением утверждать, что все образованные люди оказались совсем отлученными от Церкви, то есть, разорвавшими общение с Церковью. Совсем не так. И в 18-м, и в 19-м веке, да и в начале 20-го, было много образованных людей, да, наверное, большинство образованных людей, которые считали себя православными христианами, посещали храмы, причащались, исповедовались, может, не так часто, как это следовало бы, но все же - сохраняли духовную связь с Церковью. И, тем не менее, значительная часть интеллигенции эту связь утратила. Петр ликвидировал патриаршество, во главе Церкви была поставлена коллегия, именуемая Священным Синодом, но возглавлял Синод не иерарх, как это должно было бы быть, а светский чиновник – обер-прокурор Священного правительствующего Синода, который исполнял представительские от государя функции в Синоде. И все, что принималось Синодом, все решения, которые Синод формулировал, это были решения, спущенные светской властью. А иерархи, заседавшие в Синоде, были призваны лишь проштамповывать своим авторитетом эти решения светской власти. А что получилось в результате? В результате получилось то, что у Церкви не было самостоятельной позиции ни по одному общественно значимому вопросу. Вот, после восстания декабристов возникла сложная политическая ситуация – Церковь молчала. Несколько позже начали появляться тайные общества, революционные настроения, а Церковь молчала. Во второй половине 19-го века возникает так называемый рабочий вопрос – и на Западе, и у нас, а Церковь ничего сказать не могла. Почему Церковь молчала? Да потому, что она не имела органа, чтобы выразить свое соборное мнение. Соборы не собирались, епископату говорить на эти темы не разрешалось, говорить мог только Синод, но Синод то был ведомством правительственным, во главе правительства стоял государь император, поэтому точка зрения Синода не могла отличаться от точки зрения императора. И вот эта полная закабаленность Церкви и ее неспособность говорить от самой себя, и привела к тому, что очень многие представители интеллигенции отвернулись от Церкви. В начале 20-го века, особенно после событий 1905 года, внутри Русской Православной Церкви начинается мощное движение, направленное на созыв собора и на избрание патриарха. Иерархия, духовенство, церковная общественность и интеллигенция – все понимали, что нужно изменить положение Церкви в России, что дальше так нельзя, потому что Церковь теряет свое влияние на умы людей. Начинается предсоборное движение. И в это же самое время начинаются первые контакты с критически настроенными представителями интеллигенции. В это же время, особенно после революции 1905 года, начинается медленный, но верный разворот интеллигенции в сторону Церкви – уж больно напугала и обожгла всех революция 1905 года. Наиболее мыслящие люди пытались найти ответ на вопрос: что с нами произошло?  Пытаясь ответить на этот вопрос, они обращались к Церкви, к преданию Православия, к мудрости, которая всегда содержалась в церковном учении. Ну а потом – революция, гражданская война. Интеллигенция была уничтожена или выслана за рубеж, то же самое произошло с духовенством. И только после Великой Отечественной войны началось некоторое возрождение православия в нашей стране. Не так быстро, как хотелось бы, потому что еще некоторое время Церковь находилась под контролем власти. Но, тем не менее, особенно начиная с 60-х годов, начало ощущаться некое тяготение уже советской интеллигенции к христианским ценностям.  

Продолжает нашу телепрограмму  отец Яков Кротов беседой «о Христе и христианстве».

Яков Кротов:

- Здравствуйте, я хочу поразмышлять над вопросом, как вера соотносится с человеческой жизнью? Почему, даже верующий человек, казалось бы, столкнулся с Богом, почувствовал свой настоящий размер,  казалось бы - перед тобой Христос - проси исцеления – не просит, только себя мучает и других. Почему, даже такой больной человек – не выздоравливающий, сопротивляющийся лечению – может быть святым? Вот то, что он может быть святым, это я говорю железно, потому что я – человек в здравом уме, в здравой памяти, я видел много святых, ни один из них не был стопроцентно здоров – многие из них были очень больны. Ну, простой пример, не связанный с современностью, чтобы никого не обижать: преподобный Амвросий Оптинский, которого я безумно люблю – все читал, что он писал, и мемуары о нем – дивный мужик! Смертельно больной, 60 лет, лежа на постели, тем не менее, растрачивал себя на то, чтобы пасти вчерашних крестьян, которые подались в горы и там мучились, и он давал им навыки психотерапии, самолечения. И, тем не менее, от него осталась очень омерзительная бумажка, где он ругает старообрядцев, католиков и протестантов. Ну, приказали – написал, он действительно так думал. Есть такой китайский сувенир – несчастные китайские мастера вырезают из куска кости шары – один в другом. Как они это делают – адское терпение! – райское! Эти шары вращаются один в другом, как птолемеевы сферы: Птолемей думал, что сложное движение звезд связано с тем, что небес семь и даже еще и больше, и эти сферы - каждая вращается сама по себе. В человеке тоже эти сферы есть. Есть внутренняя сфера, это дух, это точка, где человек встречает Бога, человек встречает свое «Я», это косточка. Есть сфера душевная, эмоциональная, психологическая - все, что проходит по ведомству науки. Сфера, которая работает в основном по принципу: щелкни кобылу в нос, она махнет хвостом. Это очень механизированная схема рефлексов, автоматических реакций – нужная для выживания. Человек, который сосредоточился только на Боге, он даже улицу не может перейти, он не видит свет светофора - он видит вечный свет. И есть внешняя сфера – телесная. Эти сферы разной степени прочности. Самая хрупкая, как ни странно, телесная: сейчас я поскользнусь – упаду, и у меня появится трещина в позвоночнике – и все. И хорошо, если я буду остаток жизни прикован к креслу, а не просто помру сразу. Сфера психологическая защищена больше. Т.е. если меня оскорбят, я вовсе не обязательно разъярюсь – это зависит во многом от моей души и от моего душевного настроения, которое определяю я, это не позвоночник, который мне никак не подчиняется. И если меня оскорбят, я могу не оскорбиться. И, тем не менее, тут очень небольшой запас прочности и свободы. Внутреннее ядро – оно алмазное. Нет ничего, что способно его разрушить. Ничего. К сожалению, мы теперь это знаем: человека можно бросить на снег и поливать ледяной водой, он не предаст это свое внутреннее ядро! Человек может, как святой Максимилиан Кольбе, в Освенциме заступить место другого – пойти в газовую камеру – как Януш Корчак – это ядро неразрушимо. И здесь возникает вопрос: почему у верующих до гроба какие-то болячки будут сохраняться? А где болячки? Это болячки физические? Ну, тут нет вопросов: никто не будет человеку ставить в вину, что у него бородавки или, там, пигментные пятна появляются с возрастом. Психологические? Давайте не будем ставить в вину это людям, верующим особенно. Ведь человек часто перестает хотеть здоровья потому, что он открыл Бога, он открыл духовное здоровье. Он может оказаться в нормальной ситуации, когда ему кто-то откроет и подскажет, что от духовного здоровья может и должно расти и здоровье душевное. Это то, что сказал Господь: всякое дерево познается по плодам. Вера без дел мертва. Она мертва, но она все-таки есть. И Господь не сказал, что у кого мертвая вера, те – конченые люди. Я думаю, он и мертвых спасет тоже, и бездельников спасет, и не излечившихся спасет. Поэтому главный вопрос не тот, почему многие верующие люди коснеют в болячках и болезнях – ответ ясен: ослепленные Богом, они не находят времени, сил прозреть в отношении к людям. Вопрос в другом: я могу помочь этим людям? Да, безусловно! Чем? Тем же, чем любой родитель может помочь детям. А родитель может помочь детям только двумя вещами, сводимыми опять же к одной – деньгами, но и деньги сводимы к той, основной вещи - и личным примером. Все другие средства воспитания и помощи детям – производные от этого основного. Я лично должен дать этому алмазному центру прорастать, чтобы сферы централизировались, и тогда другой человек, глядя на меня, прозреет. И другой человек захочет стать таким же здоровым. Я вас уверяю! 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Иконы изображают Спасителя Христа, Божию Матерь, святых, но они не являются все одинаковыми. Каждый иконописец вкладывает - не сознательно, не нарочно, а потому что икона льется из него на доску – свой опыт о Боге, о Пречистой Деве, о святых. Если вы посмотрите на иконы известных иконописцев, вы увидите, что иконы Рублева и Феофана Грека, иконы Преображения, говорят о том же, но говорят на ином языке. И то же самое можно сказать об иконах, написанных о. Григорием Круг и Леонидом Александровичем Успенским – та же икона, тот же лик, тот же святой, но он преломился через молитвенную жизнь живого человека и перелился на доску. Это так дивно, это так чудно, потому что это дает каждому из нас право быть самим собой, переживать все, что Бог дает нам пережить, и не стараться быть не собой, стать иным, а пережить до самых глубин и дать действию Святого Духа нас преобразить, оставляя нас самими собой. Как это дивно! Подумайте о святых, которых мы почитаем – они не копии друг друга, каждый из них неповторим: он сам единственный, такого другого нет. Да, мы грешные, да, мы слабые, но для Бога каждый из нас единственный. И когда мы вырастаем из одного уровня духовной жизни в другой, мы вырастаем не как копия другого человека, даже святого, а как единственный, неповторимый человек, который когда-то, в конце времен, получит имя - имя, которое только ему принадлежит, имя, которое только Бог да он могут знать до конца.  

И последняя - богословская часть нашей телепрограммы.

Есть такой исторический термин - «темные века» или «мрачные века» Средневековья - ими покрывается время от 5 века, то есть с момента захвата Рима и разграбления его сначала вестготами, потом вандалами, до первого каролингского возрождения, то есть до начала 9 века. Четыреста лет полной темени. Но при этом развивается монашеская культура, люди забредают в какие-то труднодоступные места, там живут, потихонечку культивируя жизнь - в очень римском духе. Если мы с вами помним, отличительная черта Рима – это умение культивировать пространство и осваивать его, чего греки не умели. Вот грекам уютнее в своем маленьком полисе, поэтому греки не могут создать большую единую империю. Ну, на штыках она продержалась три года, пока Александр Македонский не помер по таинственным причинам в Вавилоне, - и все, она тут же перестала существовать. Для греков это неинтересно. Греки времен Александра Македонского – да, уже могут мыслить свой мир единым культурным пространством, у стоиков развивается, как Вы знаете, идея космополитизма, то есть гражданства мира, а не конкретного маленького города. Но при этом этот мир если и един, то един потому, что в нем говорят по-гречески, что в нем начинают распространяться греческие идеи, греческий образ жизни, в некотором смысле, греческая философия жизни. Но никак не греческое правление - никто не знает, что это такое. Рим – строго наоборот. Тут будьте-нате: если римляне пришли куда-то, то там через некоторое время будет проложена римская дорога, причем ширина этой дороги везде будет одинаковая, под эту ширину будут делаться телеги и повозки. До сих пор, между прочим, вот эта ширина античных римских дорог является образующей для ширины железнодорожной колеи в Европе. Это, что называется, почувствуйте меру преемственности и меру влиятельности вот этого римского умения осваивать пространство. Там будет устойчивое римское правление, туда придет и встанет столько солдат, сколько надо – легион так легион, то есть от 6 до 10 тысяч, когорта (десятая часть легиона) – пожалуйста! И все. Там будет сидеть префект, он будет управлять, и довольно эффективно, жизнью на этом месте. Все будет, как надо. Вот этот железный римский порядок – он до поры до времени, конечно, потрясает своей жизнеспособностью. Ничего подобного греки за пределами своих небольших античных полисов, конечно, создать не смогли.

И тут в некотором смысле продолжается то же поведение. То есть, теперь уже идут осваивать чужие пространства не римские солдаты и чиновники, а латиноязычные монашествующие, которые приходят, садятся на этом месте, начинают устанавливать некий порядок жизни, но уже - духовный. Правда, всегда с примесью сельского хозяйства, каких-то ремесел, примитивных производств… Монастыри через некоторое время становятся такими культурообразующими очагами. При монастырях появляются школы, в которые приходят учиться грамоте более-менее зажиточные местные люди. Потом оказывается, что эти самые варварские правители нуждаются в том, чтобы у них было поставлено делопроизводство, какое-никакое управление этой чужой территорией, - они этого не умеют, как выяснилось, но, не будь совсем дураками, - они в чью сторону направляют свои взоры? Естественно, в сторону тех, кто это умеет, и неплохо, - они это быстро смекнули. Но эти носители культуры - люди, которые сейчас представляют, что называется, остатки римской цивилизации, - они в основном то люди христианского мира. И делопроизводители, и управленцы – они одновременно могут быть епископами, священниками и т.д. И выступать некоей дополнительной опорой у этих новых правителей, которых даже удается уговорить принять христианство. Небезызвестный нам с вами завоеватель Галлии Франк Хлодвиг, который славился своей жестокостью, тем не менее, принял христианство. Такое, вот, крещение правителей, а через них и жителей данной территории, оно довольно рано вошло в практику Рима. То есть Рим, на этот раз – Рим христианский, причем, Рим даже церковный, продолжает демонстрировать свое умение осваивать территории, осваивать мир.

Ну вот и остановимся давайте с Вами на этом, и если даст Бог, продолжим наш разговор в следующий четверг. А на сегодня я прощаюсь с Вами и желаю всего доброго.