Рассуждая о воспитании наших чад, мы неоднократно подчёркивали с Вами то обстоятельство, что всему должно быть своё время. Вряд ли кто начнёт спорить с тем, что, если ребёнка не научить разговаривать до десяти лет – потом стараться будет без толку. Это более-менее понятно всем. Ну а вот что касается трудового воспитания – абсолютное большинство родителей допускают страшные ошибки, чреватые тяжкими последствиями, как для родителей, так и для детей. Давайте напомним наш с Вами давний разговор, обратившись к старому видеоархиву.  

Архив:

- В прошлый раз мы с вами остановились на трудовом воспитании детей. Как утверждает христианский ученый, психолог и педагог отец Анатолий Гармаев, если с 5 - 7 лет не воспитать ребенка в трудовой деятельности, то ущерб будет просто непоправим.

Тот вид деятельности, который не усваивается с детства, будет требовать от взрослого человека громадных усилий, большой затраты душевных сил. Например, если девочка в детстве не помогала маме мыть полы, то, конечно, это не означает, что она в жизни этого делать не будет, но для нее это будет каторгой. Зато она будет с удовольствием стирать белье, если она это делала в детстве. А гладить то же белье для нее будет страшным наказанием, если она с 5-ти до 7-ми лет к этому не приучена. А для другой женщины, наоборот – гладила бы целыми днями, а вот стирать это просто конец света, и откладывается эта работа под любым предлогом до семейного скандала, когда уже надеть нечего, и смрад в доме. Последнее, конечно,  необязательно – если человек волевой, то он, разумеется, заставит себя делать любую работу в свое время, но это сделать будет нелегко – душевных сил уйдет на это уйма. Какая-то хозяйка, действительно, вкусно готовит пищу, но при этом страдает, мучается каждый день, проклиная свою женскую долю: ей это трудно, для нее это чуждо, она это делает потому, что деваться некуда, ну еще разве для того, чтобы сделать приятное любимым людям – некое самопожертвование. В то же время, когда в деревне с детства приучали работать в поле (причём, работа на земле – это трудная работа, это не рубашку постирать или яичницу приготовить), то там до глубокой старости люди трудятся без особого душевного напряжения. Более того, они даже как-то без работы и не могут. Ларчик открывается просто: им легко выполнять трудную работу потому, что они приучены к этому с детства. 

Мы говорили с вами, что период от 5 до 7 лет, это период становления трудового отклика, и если он проведен в праздности и исключительно в беззаботных играх, проблемы будут обязательно. На самом деле, все народы многовековым опытом ин­туитивно знали об этом периоде. И на Руси от 5 до 7 лет дети половина свободного времени (исключая сон и еду) были в труде. Их понуждали к этому. Причем, что тоже важно, дети проводили в труде таком, который связан непосред­ственно с результатом. Ребенок еще под стол пешком ходит, но вот посадил какие-то семена на грядке. Созрел, пусть крошечный, урожай, и дитя несет выращенное с грядки на стол, и видит, как радуются домашние его угощению. И вот эти запечатления детства откладываются в душе ребенка на уровне безуслов­ных рефлексов, и потому имеют глубину и большую устойчивость.

Сегодняшний городской человек, да и сельский тоже, уже не имеет этих конкретных связок между трудом на грядках и теми продуктами, которые он видит на столе. Привить эту связь через знание, т.е. через слова, невозможно. Опыт трудовых отношений обретается сегодня у юношества только с 18-19 лет. У тех же, кто заканчивает институт, и того больше - только с 23 лет, а если после армии, то и вообще - с 25 лет. В результате человек просто не может понять, что от него хотят. От него ждут просто работы, а у него нет внутреннего движения к ней. Поэтому нужны внешние опоры в виде денежных стимулов, престижа, угрозы наказания и так далее. В его памяти нет таких образов (а именно они побуждают человека к действию), в которых работа была бы соединена с людьми. Например, продукт, который он выпускает, был бы предназ­начен непосредственно для людей, тем более, если это пищевой про­дукт. Если он одежду выпускает, душой он чувствовал бы тех, кто будет ее носить, для кого он делает ее. И вот этой связки у него нет, потому что в детстве это конкретно не уложилось. Поэтому он внутренне этого не понимает. Он может понять лишь одну связку: «работа-деньги». А связка «работа-человек» практически не существует сегодня. И в этом ката­строфа. Трудно в этих условиях добиться качества продукции. Человек не имеет сил для качественной работы. Другое дело, если за плохое качество будут наказывать деньгами, тогда он вынужден качество вы­давать, но это качество не обеспечено резервами душевных сил. И тогда такая работа становится в тягость, и человек ее избегает. И не только молодежь, но и мы, взрослые, тоже нередко избегаем работы, потому что в нашем детстве уже не было должной традиции трудового становления.

Так вот, значит, от 5 до 7 – это возраст усвоения трудовых навыков. А чем еще важен этот возраст? Возраст с 5 до 7 – это еще и возраст формирования воли, которая как бы учится в это время различению и выбору между добром и злом. Именно в это время очень важны такие теряющие популярность понятия, как родительская строгость и детское послушание. «Средневековье! - скажет современный продвинутый папочка. - Какое послушание? Ребенок должен расти свободным, и проявлять свои желания беспрепятственно!»

На самом деле отсутствие родительской строгости и детского послушания отнюдь не формирует чадо более свободным. Скорее, наоборот. В этом возрасте ребенок учится выбирать в сфере таких категорий, как послушание или своеволие, любовь или хотение, совестливость или бес­совестность. И различение это поначалу поддерживают в детях родители. Ко всему доброму они должны понуждать своих чад, а все плохое пресекать. Ежели этого не происходит, тогда дети запечатлевают безразличие, моральный релятивизм, неразличающее состояние родителей, то есть состояние, когда такому различению не придается никакого значе­ния. Родители живут, просто как хочется или как получается, не утруждая себя проблемами морали или духовными вопросами? Тогда и в детях все духовное тонет под глыбой эмоционального и телесного.

Причем важно не только отличать хорошее от плохого и отдавать предпочтение последнему, но и следовать доброму. Потому что одно действие - различать, а другое - совершать выбор, то есть следовать тому или другому из разли­ченного. Духовное легко задавить в человеке. Это как редкий цветок, который нужно беречь и за которым нужно ухаживать. А сорняки удобрять не надо, они и сами вырастут. Духовное в человеке бывает столь тихо по звучанию, столь слабо по голосу, что без поддержки самого человека, без устремления его воли к исполнению образа духовного, образа совести, само состояться не может. Власть низменных хотений и мелочных душевных эмоций так велика, что завладевает волей ребенка к исполнению похоти. Ребенок говорит: «Хочу вот этого, и все! Или не хочу того!» И если это «хочу-не хочу» до 5 лет позволительно, более того, это есть научение самостоятельному действию (при условии, что действие не идет вразрез с совестью, не является попиранием образа духовного), то после 5 лет воля ребенка должна быть введена в рамки строгого послушания.

Но послушание должно быть праведным, потому что бывает и неправедное послушание. Например, послушание из страха неправедно. Еще более вредно послушание из лести, ради похвалы или из желания что-либо иметь. Дети выказывают такое послушание только в тех случа­ях, когда родители собственными действиями создают для этого усло­вия. Постоянная раздраженность родителей, их гнев или истеричность, рождает послушание из страха. Безмерная похвала подстегивает послушание из лести или из желания угождать хвалящему: дети часто стараются быть хорошими только потому, что за это их хвалят. Обещание наград («если сделаешь то, получишь это») ведет к послушанию корыстному, от желания иметь.

А праведное послушание исходит из любви к родителям. Люблю, по­этому и слушаюсь. По крайней мере, любовь должна доминировать. Если ребенок чуть-чуть побаивается родителей, но этот страх тонет в любви и уважении, то это не страшно. Так же и с корыстью. Если ребенок хочет что-то иметь, его корысть не будет представлять собой опасности, если то, что ребенок делает за вознаграждение, он бы сделал и так, даром, для папы и мамы.

Кстати, есть распространенная ошибка. Многие думают, что любовь и привязанность детей к родителям зависит от степени потакания их капризам. Дескать, вот если я дитя напрягать ничем не буду, никаких отрицательных эмоций не причиню, заставлять не буду, наказывать, а только по головке гладить – вот тогда дите будет меня любить и уважать. На самом деле, как правило, бывает все наоборот. Художник не может обойтись без темных тонов. Картину нельзя написать с помощью только белой краски. Ребенок, не знающий строгости, оказывается неспособным оценивать добро и ласку. Отношения родителей к ребенку должны быть естественными и адекватными для того, чтобы развивалась гармоничность личности.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Я никак не мог понять: «Мы все находимся в жестокой прелести». Я говорю: «Какая прелесть? Какая прелесть?» А, оказывается, вот оно что, еще один момент: «Я вижу себя лучшим, чем многие». Иду, и бомжи сидят - бутылочка, колбаса, обнимаются – веселенькие: ох, эти негодники, я-то какой хороший, и они - какие - кто пред Богом выше? Кто пред Богом выше? Чей дар оказался самым великим? Вдовицы. Она отдала-то всего-ничего, две копейки, а Христос сказал: больше, чем эти богатые вклады. Ведь речь-то идет не только о деньгах, речь о другом совсем, и это гораздо более важное, более важное. Так и мы тоже часто - смотрим, живут там те люди, что они, в чем они вращаются, как они говорят, что они делают только, Боже мой, ужас, а я-то - Слава Тебе Господи! Вот она, оказывается, еще одна прелесть, когда я себя вижу лучше других и, если я себя вижу лучше, чем хотя бы по сравнению с одним человеком, это все - уже показатель, кто я есть. Почему? Мы не знаем состояние другого человека, мы не знаем, в какой среде он воспитывался. Кому бы пришло в голову, вот подумайте только, кому бы когда могло прийти в голову такое: бандит-убийца, у которого руки по локоть в крови, первый войдет в Царствие Божие. Мне бы никогда такое в голову не пришло - ни за что, никогда. Оказывается, оценки Божьи и наши человеческие - это два совершенно разных мира: мы оцениваем по внешним делам, по внешним словам, по внешнему поведению, осуждаем непрерывно всех и вся, направо и налево, бессовестно осуждаем, почему бессовестно? Потому, что Бог только может судить. А разве мы можем? Мы что, видим душу человека? Свою не видим, а уже говорим о других людях. Да, весь род человеческий находится в жестокой прелести. А о другой прелести и говорить-то нечего, ну, это мы читали, конечно, в «Житиях», когда какой-то подвижник, который не ест, не пьет, не спит и, наконец, возомнил о себе, - у него видения, там, начинаются и прочее. Это уже прелесть такая, я бы сказал, уровня специфического. Ну, это, так сказать, более понятно, она явная бывает, когда берется человек предсказывать, а вот эта прелесть, о которой мы говорили, вот это самое серьезное. Почему? А я её не вижу у себя. Самый страшный враг, какой? Конечно, которого мы не видим. Видимый - с тем мы можем что-то предпринимать, что-то делать, чтоб избавиться. Когда нападает враг, мы делаем все возможное, вооружаемся, мобилизуем армию, а когда вдруг ничего не видим, тогда беда. И вот Преподобный Симеон Новый Богослов очень хорошо в своих словах и вот в таких проповедях много об этом пишет, и как прекрасно это объясняет! Вот, оказывается, в чем мы находимся, и это, оказывается, самая главная беда нашего христианского мира: мы все-таки получше, чем прочие человецы. Кстати, а что является действительно вот критерием или мерилом, крайней оценкой, что я правильно смотрю, верно вижу путь? Делаю-не делаю, вопрос уже другой, но верно или не верно, как узнать? На какой ступени, на каком небе я нахожусь? Апостол Павел до третьего был восхищен, а я на каком? Это же правда интересно! Может, мы уже на седьмом? Что же является критерием верного духовного состояния человека, какого? Находящегося в прелести? А верно ли я оцениваю себя, а верно ли я оцениваю других людей? Знаете, Преподобный Петр Дамаскин, это 8 век, написал, вы знаете, удивительные слова: первым признаком, первым, т.е. начальным, еще когда мы только начинаем духовную жизнь, первым признаком начинающегося здравия души, является, оказывается, видение грехов своих бесчисленных, как песок морской. Странно, откуда у меня столько? Конечно, у меня нет грехов-то! Первым признаком, вы слышите, первым - раз, начинающегося - два, здравия души, т.е. начало верного пути, чем характеризуется-то? Первым признаком, первым признаком, начинающегося здравия души, является видение грехов своих бесчисленных, как песок морской. Пока человек этого не видит, ему даже вообще не понятно, ну как это можно - бесчисленное, как песок морской, ну откуда это? Откуда может такое высыпаться, песок? Ну а если так задуматься, то, конечно, поймешь. Тут, может быть, главное - это категория, которая охватывает, можно сказать, всю нашу жизнь. В чем заключается? Оказывается, по существу, т.е. по сути - ничего доброго я не делаю.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Ориген, как мы уже отмечали с Вами, был гением в широком смысле этого слова. С одной стороны, он учёный исследователь – библеист-текстолог – первый таковой в истории, а с другой – вдохновенный художник слова. Что сие значит?

Отнюдь не фанатично, а здраво и критично он относился к священным текстам – например, доказывает, что так называемое послание апостола Павла «К евреям» писал совершенно другой человек. Ориген ссылается на стиль, на синтаксис «Послания к евреям», делает анализ и говорит, что ап. Павел не мог быть его автором. Он пишет, что составителем этого послания был, по всей видимости, образованный эллин, который, безусловно, хорошо знал мысли и убеждения Павла - может быть, Климент Римский, а, может, и Лука. Ну вот такая цитата из Оригена:

«Стиль языка послания, озаглавленного «К евреям», не обнаруживает недостаточного литературного умения, свойственного апостолу». То есть, по Оригену, Павел не является блестящим стилистом. В то время, как «Послание к евреям» - это одно из самых стилистически блестящих текстов, как и Послание Иакова. «Он (Павел) и сам признавал, что не владеет литературным искусством. Но по тому, как составлены фразы, чувствуется эллинское образование автора, как согласится всякий, кто способен судить о различиях стилей…» Впрочем, Ориген не желал по этому поводу ломать копья.«Если, продолжает он, какая-либо церковь считает, что послание написано именно Павлом, пусть остается при своем мнении…»

Надо сказать, что позднейшие исследователи отмечали у Оригена очень важную черту - безусловную научную честность как христианскую добродетель. В частности, выдающийся немецкий историк Гарнак говорил, что Ориген сделал своими учителями всех оппонентов. То есть когда он с кем-то полемизировал, он у этого человека учился. Так вот, если говорить о научном диалоге, то, наверное, Ориген первый из христиан, кто явно таковой практиковал. Его диалог не просто корректный, а предельно глубокий, действительно ставящий цель понятьдругого человека. 

Как мы уже говорили с Вами, Ориген – человек эллинской культуры, и богословская система, им созданная, построена на фундаменте греческой религиозной философии. Таким образом, его учеников вполне можно было именовать языко-христианами – людьми, принявшими христианство, минуя Ветхозаветное законничество. Мы с Вами уже задавались, вместе с Маркионом, вопросом – собственно, зачем нам, христианам, Ветхозаветный иудаизм, тем более, если мы не евреи? Да, в истории развития мирового религиозного сознания, иудаизм играет не последнюю роль, но срок годности его, ведь, истёк уже два тысячелетия назад - с пришествием в мир Христа. И тогда спрашивается – а зачем в наш кодекс Священного Писания включать книги Ветхозаветные? Ну, кое-что там, безусловно, нестареющее – это и Псалтирь, и некоторые высказывания пророков, ну и как очерки истории взаимоотношений между Богом и людьми – цепочка Заветов. Ну а такие книги, как Левит, Второзаконие, Паралипоменон, Езры и прочие такого рода - для нас, гоев, по культуре гораздо более близких к Сократу и Аристотелю, вроде, как и ни к чему.  Нет, конечно, прочитать для общего развития полезно, но включать в кодекс Писания Священного?

И Ориген это очень хорошо понимал. Однако, его любовь к Ветхому Завету не позволила ему отмахнуться от сего, уже иссякающего, источника мудрости. И он применил прекрасный способ актуализировать для нас, христиан, даже те книги Ветхого Завета, которые явно не вписываются в парадигму Евангелия. Да, по отношению к Писанию Нового Завета Ориген выступает как учёный-текстолог на примере, который мы уже с Вами привели с посланием апостола Павла к Евреям, а вот к Ветхозаветным писаниям, он заточен не на критику, а, скорее, на поэтику. Как художник, он строит ассоциативный ряд – некие параллели и прообразы к Писаниям Новозаветным. Используя аллегорический метод толкования, который, безусловно, к текстологии и литературной критике не имеет никакого отношения, Ориген представляет картины прошлого в совершенно неожиданных новых красках.

Ну вот несколько примеров, давайте приведём для ясности. Все, наверное, помнят 136-й псалом о сетованиях иудеев в Вавилонском плену: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе» - (о родине). И там, в этом псалме есть такая фраза «О, дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала с нами! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!..» Разбить грудных детей о камень - жуткое пожелание, людоедское – не правда ли? Даже для времён дохристианских изуверское – тем более, в контексте благочестия Евангельского. И что делать? – выдрать эти страницы из Библии? Так это не единственное, что надо изымать – мало что останется. И тогда Ориген, как основоположник аллегорического толкования Ветхозаветных текстов, кое позже утвердилось и во всей православной традиции, стал преподавать подобные строки, как иносказание – мол, Вавилон – это символ греха. Младенцы Вавилона – это наши пороки, ещё не возросшие, ещё не укоренившиеся в душах, с которыми легче справиться, если вступить с ними в борьбу, пока они ещё малы. Дескать, убей в себе раковую клеточку, пока она ещё не разрослась. Ну и при таком переосмыслении (безусловно не совпадающим с мыслями автора этих священных строк), вроде, всё получается пристойно и назидательно.

Множество Ветхозаветных персонажей стали пониматься Оригеном, как прообразы будущего Мессии Христа, Его тенью, так сказать. Так, например, Пасхальный Агнец мыслился как прообраз Новозаветной Пасхи, принесение в жертву Исаака – Голгофской Жертвой, «манна небесная» ассоциировалась с веществом Евхаристии. А с образом поведения Иисуса ассоциировались и Иосиф Праведный, и Иов многострадальный и т.д. Медный змий стал напоминанием о Кресте Христовом, на него же стал намекать и крестообразный жест, начертанный жезлом при переходе через Чермное море Моисеем, ну и т.д.

Сказать, что аллегорический метод толкования Священного Писания является исключительно изобретением Оригена, безусловно, будет преувеличением. Нечто подобное мы встречаем уже у апостола Павла, который сравнивает христианское Крещение с прохождением израильтян через Красное море, и, тем не менее, применение аллегорического метода во всей его полноте, принадлежит именно Оригену, благодаря которому Ветхозаветная часть Библии для нас оказалась важной не в исключительных фрагментах, а в полном объёме.

Остановимся, давайте, на этом, и, если даст Бог, продолжим наши церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.