Здравствуйте, дорогие телезрители!

Я думаю, что сегодня мы с удовольствием продолжим наше общение с очень интересным и замечательным человеком, врачом Николаем Петровичем Подсвировым. Кроме всего, Николай Петрович имеет уникальный опыт: однажды он оказался в состоянии клинической смерти. И эта смерть не оказалась пустотой и мраком, как многие ее представляют. Нет, это – новое состояние, новое видение, это – новые уникальные способности новой жизни.

Опыт смерти Николая Петровича во многом перекликается с опытом других людей, но в чем-то он индивидуален. Когда у Николая остановилось сердце, как и сотни других людей, он слышал неприятный шум: жужжащий или свистящий звук, щелканье, рев, стук, звон – это достаточно типичное ощущение умирающих. Одновременно с шумовым эффектом, уходящий из жизни ощущает движение с очень большой скоростью через какое-то темное пространство. Некоторые вспоминают об этом темном пространстве как о темной глубокой долине, некоторые воспринимают это как движение через тоннель. Николай Петрович воспринял это движение как через длинный ствол орудия. Затем умирающие приближаются к очень яркому неземному свету, в тысячи раз ярче Солнца. Многие воспринимают этот свет как живое существо, признает в нем Христа или ангела. Николай Петрович тоже видел этот свет, но общение с этим светящимся существом у него не состоялось - как он считает, по причине кратковременности пребывания в этом состоянии. Один человек, побывавший там, вспоминал, как это светящееся существо спросило у него: «Готов ли ты умереть?». Этот умирающий вполне ясно ощущал, что голос, это спросивший, действительно понимал, что он не готов умереть. И еще было ощущение, что от этого светящегося существа исходила любовь – любовь невообразимая и неописуемая. С ним было по-настоящему хорошо, человек ощущал себя в безопасности. И кроме того, у этого существа было даже чувство юмора…

Дальше душа начинает видеть свое тело со стороны и наблюдать манипуляции врачей, пытающихся оживить клинически умершего. Причем новое зрение оказывается поразительным: человек видит одновременно вокруг себя, видит сквозь любые предметы, и каким-то образом видит мысли других людей. Кроме того, душа человек может проникать совершенно беспрепятственно сквозь любые преграды и мгновенно перемещаться в пространстве - обо всем этом Николай Петрович уже подробно рассказывал нам в прошлый раз. И вот этому предшествует своего рода частный суд своей совести. Человек вспоминает всю свою жизнь в самых мелких подробностях…

Н.П. Подсвиров:

- Был еще момент, когда проскользнула вся моя сознательная жизнь, начиная с пеленок и заканчивая моментом смерти. Вспоминается вся жизнь. Причем она вспоминается особым способом, в ракурсе нашей вины перед ближними. Я вспомнил: мне было три года, я вышел во двор, машина привезла огромную кучу песка, у меня были ведерко и лопатка, и я лепил куличи из сырого песка. В это время подошел мальчик, может быть, мой сверстник, может быть, немного старше, и решил воспользоваться моей лопаткой. Я пожадничал, бросился на него, вырвал в конце концов лопатку, и этой лопаткой ударил его по щеке. Ну, естественно, ребенок заплакал, побежал жаловаться маме, его мама – моей маме… в общем, меня из этого песка забрали. И теперь вот это все ощущалось в смысле моей вины перед этим мальчиком: почему было не дать ему лопатку и не лепить куличики из песка сообща? Куда интереснее все прошло бы. А теперь – сожаление о том, что игра та не удалась… И таких моментов в жизни оказалось очень много. Подрался в школе, кому-то нагрубил, кто-то тебя обидел, ты отомстил… И так далее, и так далее. Причем сами события, которые были в жизни – они не переживались так остро, как переживались именно в смысле своей вины перед этими людьми. И вот это мелькание – хоть оно мелькало, я думаю, очень быстро, потому что само состояние моего отделения от тела было кратким – но оно мне казалось длиннее моей пятидесятилетней жизни. Я гораздо острее и сильнее все это переживал. Это то состояние, которое описывается в книге: «И все наши грехи явными станут, и скрытые, и явные».

Но что со мной дальше произошло? Во-первых, это такое состояние, что высказать его кому-то было бы попросту невозможно. И вот через восемь лет, когда я впервые решился свое состояние открыть жене, я с удивлением заметил, что это не вызвало недоверия или усмешки с ее стороны. Наоборот, это вызвало очень большой интерес, и она стала очень подробно расспрашивать о том моем состоянии. После этого я понял, что мой возврат в эту мирскую жизнь обусловлен тем, что не все за свою пятидесятилетнюю жизнь я сделал, что предстоит совершить нечто большее. В опыте своей жизни я понял, что всю жизнь был атеистом, не признавал Бога, хотя с детства я искал, я смутно понимал, что должно быть что-то, что руководит миром… Но я к этому довольно легкомысленно относился. Я понимал, что после смерти уже не будет никакой жизни, и очень много и быстро в то время читал различных философов, начиная с Платона и более поздних веков. И поэтому, естественно, у меня появилось желание изучить религии мира, начиная от шаманства и заканчивая язычеством, христианством, буддизмом, синтоизмом и так далее. Я пришел к выводу, что наиболее философски обоснованной является наша христианская религия, и прежде всего – православная. И поэтому в 84-м году я впервые решил креститься, и крестился во Всехсвятской кладбищенской церкви, у отца Павла, который тогда там служил. Крестились мы одновременно – я, дочка и внучка. Внучке было четыре месяца в то время. Мы с женой начали регулярно посещать именно эту церковь, и, кстати, она после этого так же методично пошла к Богу, как и я до этого. Я знал, что она верующая, но чтобы она так была привержена к храму, к службе – я в ней это открыл заново.

О. Иоанн:

- Николай Петрович, насколько я знаю, у вас есть опыт реанимации и других людей?

Н.П. Подсвиров:

- Да, конечно. Первая реанимация была еще в 57-м году, когда я работал в участковой больницы. Ко мне попал юноша 16-ти лет, который на колхозном огороде по ночам качал воду из скважины для полива огородов. С ним произошло несчастье – ему ассистировали еще человек пять таких же малышей, младше его, и он доверил одному из мальчишек завести мотор. Мотор был очень громоздким, бельгийской фирмы, еще дореволюционного изготовления, там надо было паяльной лампой греть головку мотора, прежде чем его заводить. Ну, и когда началось свечение огня в будке – а все находились снаружи – этот юноша побежал, чтобы предупредить, что у дверей изнутри стоит ведро с соляркой, чтоб спичку не бросили в солярку. И вот когда он как раз подбегал к двери, дверь распахнулась от удара ноги, и ведро горящей солярки вылилось на него. Он имел более 50% ожогов, и, конечно, состояние было тяжелейшее. Пока его привезли в больницу, а потом в больнице выводить его из шока пришлось около суток… В то время опыта лечения таких обширных ожогов не имелось. И в мировой литературе редко встречалось… Везти его в районную больницу я не имел возможности: не было транспорта. И я его лечил так: накладывал марганцовые повязки, получил марганцовые корки на теле, и под марганцем началось заживление. Но одновременно началось и нагноение. Так как эту корку снять невозможно, то каждый день, изо дня в день, мы его вытаскивали из палаты, опускали в ванну с марганцовкой, отмачивали и аккуратно ножницами срезали. Это была пытка неописуемая. Он извивался, орал… но ежедневно наркоз не сделаешь. И это продолжалось несколько месяцев. В один из таких сеансов, когда, в общем-то, почти все корки уже были срезаны, убраны, он дал остановку сердца. Я его реанимировал прямо в ванной, чтобы не терять времени. Мне это удалось. И в конце концов мы его привезли в палату, и я в суете лечебной забыл об этом случае. В один из сеансов, когда он особенно горько плакал: «Бедные мои ноженьки, никогда не разогнутся», я в сердцах ему сказал: «Ну, смотри, Вовка! Если ты будешь ходить и не научишь меня танцевать, я с тобой здороваться не буду». Через полгода я уже забыл об этом: он выписался… и стал ездить на велосипеде. И ходить на танцы, чтобы научить меня танцевать. Там я и познакомился в клубе со своей будущей женой.


Справка:

Николай Петрович Подсвиров родился в 1932-м году, в селе Удомля Калининской области. Когда ему было два месяца, его родители переехали на Кавказ, где Николай и рос до десяти лет. Потом – война, в Армению, возвращение. Два года жизни в Карачаево Черкесской области, затем переезд в Крым по состоянию здоровья отца. По настоянию папы, в 1966-м году окончил Симефоропольский медицинский институт и работал в деревенской участковой больнице. Затем переехал в Херсон и до недавнего времени был врачом «Скорой помощи». До сих пор неравнодушен к авиации: всю жизнь мечтал стать авиаконструктором и поступить в Московский авиационный институт. Собственноручно изготовил множество оригинальных действующих моделей самолетов.


Н.П. Подсвиров:

- …Так вот, через год после этого мы взялись ремонтировать больницу, и делать к ней пристройку для расширения родильного отделения – как это было тогда модно, «горьковским методом», то есть силами санитаров, фельдшеров и прочих копать фундамент, закладывать камни, делать раствор и все остальное. И когда мы копали фундамент, возле ступенек, где должна была стыковаться стена, лопата наткнулась на что-то железное. Сестра, которая копала именно в этом месте, говорит: «Тут какое-то железо, я лопатой не пробью». И вот в этом месте оказались мины времен войны: две противотанковые мины и два артиллерийских снаряда, скрученные колючей проволокой. Я позвонил в военкомат, саперам удалось их извлечь, больных вывели из палат на улицу на случай взрыва… Все обошлось хорошо, и вечером, когда мы сидели, дежурная сестра говорит: «А помните, Николай Петрович, как вы оживили этого Вовку?» – «Ну, помню, а что?» – «Я ему хотела рассказать в тот же вечер – я дежурила – что тебя, мол, оживил доктор, что ты умер, у тебя остановилось сердце… А он говорит: «А я знаю. Я стоял в это время на окне и смотрел, как вы с моим телом возитесь. А потом услышал голос отца: «Ты должен вернуться, слева от ступенек – мина». Так вот, что интересно, - отец его перед войной в 40-м году приехал в десятидневный отпуск, как отличник боевой подготовки, женился и уехал. А потом началась война, он отступил до Сталинграда, через Керченский пролив освобождал Крым и разминировал вот эту участковую больницу, в которой я работал. Это единственная мина, которую он не смог разрядить. Пошел воевать дальше: зайти на восемь километров повидать семью ему не разрешили. И погиб он под Берлином. То есть отец ни разу в жизни ребенка не видел. Ребенок отца тоже не видел, и поэтому как он с твердым убеждением говорил, что отец сказал: «Слева от ступенек мина»?.. Я его благополучно выписал, он меня научил танцевать, мы обнаружили эту мину осенью следующего года… и за деревней взорвали всю эту связку. А вот как это все могло так произойти – я не знаю.

Потом было множество и других опытов реанимации, и сердечных больных… Меня удивляло то, что люди начинали говорить, - допустим, во время сердечного приступа, остановка сердца, а в это время что-то говорил больной, на полуслове эта речь прекращается, а когда удается его оживать через полтора-два часа, он воспринимает события именно с того полуслова. Это я проверял на нескольких больных, но никогда не интересовался, как они себя чувствовали по ту сторону жизни. И только потом, когда уже сам пережил это состояние, меня это стало интересовать.

О. Иоанн:

- Жизнь Николая Петровича вполне можно условно разделить на две части: жизнь до его клинической смерти и жизнь после реанимации. После своего рода воскресения Николай стал относиться к своей земной жизни по-другому. Не так, как большинство из нас живет как придется, как получится, плыть по течению. Нет, его земная жизнь стала осмысленной подготовкой к вечности, к жизни будущей, к жизни после нашей земной жизни. И, естественно, возникает вопрос: а обязательно ли человеку для осознания глубины жизни соприкасаться со смертью? Лично я надеюсь, что нет. Потому что человек – существо социальное, и опыт одного может стать достоянием многих. Хотелось бы, чтобы опыт смерти Николая Петровича обогатил нас с вами и что-то изменил в нашей жизни, дай Бог! На этом мы расстаемся с вами до следующей субботы, всего доброго.