Здравствуйте, дорогие телезрители!

Сегодня мы вновь возвращаемся с вами в Средневековье. Это по-своему очень трудные для Церкви времена, хотя внешне все благополучно, внешне Церкви все благоприятствует. Церковь не преследуется уже с 313-го года. Тогда был издан Миланский эдикт императором Константином Великим, эдикт о веротерпимости, когда христианство получило равные права наряду с другими религиями. А в 382-м году, как вы знаете, император Феодосий Великий еще более в пользу христианства язычество запретил. Быть нехристианином стало невыгодным и даже опасным. Поэтому в Церковь хлынул поток приспособленцев. Одно дело – коммунисты до революции, когда за принадлежность к этой партии можно было лишиться свободы. А другое дело – партийная номенклатура, пользующаяся спецраспределением и различными привилегиями в годы так называемого развитого социализма. А потом те же коммунисты в период Перестройки, публично сжигающие свои партбилеты, как в песне Талькова «Метаморфоз»: «А перестроить можно только рожу, ну, а душу никогда». Тальков, Царство ему Небесное, конечно, не совсем прав: душу можно и нужно перестраивать, но это не так просто и не так быстро.

Итак, Церковь тогда наводнилась вчерашними язычниками, которые оказались в Церкви не по внутреннему убеждению, а по конъюнктуре, по каким-то выгодам для карьеры. Относительно малочисленная горстка христиан влилась в огромный нехристианский мир, который не так просто было преобразовать. Мир оказался для Церкви неподъемным – соли не хватало. И в результате мы наблюдаем печальную картину – Церковь стала рабой общества, рабой мира. А что касается самого мира, то нужно сказать, что на рубеже Средневековья он испытывал глубочайший кризис и упадок. Наряду с зарождением феодальных отношений, культура как таковая роковым образом угасала. Конечно, феодальные отношения дали толчок развитию материальной цивилизации, дала толчок оживлению экономической жизни, бурному росту городов. Но людские нравы становились еще более дикими. Язычество изжило себя. Его представления о мире выродились в крайние формы скептицизма и в дикие суеверия.

Казалось бы, Церковь должна была бы спасти культуру. Но компромисс, который она заключила со старым миром, определил ей судьбу иную. Процесс разложения не миновал и Церковь. Священнослужители в своей деятельности руководствовались помыслами исключительно честолюбивыми, а миряне напоминали скорее толпу фанатиков, чем членов Церкви Христовой. Те же, кто свято оберегал в душе огонь истины, были зачастую бессильны остановить этот процесс. Христианству суждено было выстрадать, пережить гордыню князей Церкви, горькое унижение и бессилие перед лицом мировой истории.

Григорий Богослов первым увидел пропасть, которая разделяла историческую Церковь и подлинную Церковь, подлинную Церковь как Тело Христово. Антагонизм между церковными кафедрами Запада и Востока все более обострялся. Рим был правоверен, но суров, и настаивал на своем главенстве. Египет, Александрия от благородной и просветленной христианской свободы скатывалась к суеверию и нетерпимости, и наряду с Антиохией соперничала с Римом, соперничала за первенство в христианском мире. Константинополь объявил себя вторым Римом, но и он погряз в богословских спорах и церковных интригах. Падение нравов в Византии было ужасающим. Повсюду царили коррупция и разврат. Григорий Богослов, вынужденно покидая Второй Вселенский собор 381-го года и отрекаясь от патриаршества, предостерегал: Восток и Запад разделились на две противные стороны, и есть опасность, что они составят разные уделы по своему упорству во мнениях. Эти слова Григория Назианзина оказались пророческими. Через шесть с половиной веков, в 1054-м году, произошел полный разрыв между Восточной и Западной частями Церкви. Все происходившее, по словам Григория, есть результат смешения евангельской вести со старым языческим образом жизни. Общество видит перед собою не пастырей-душепопечителей, а накопителей богатств, не самоотверженных епископов, а могущественных представителей церковной власти. Такая обстановка была и на Востоке, и на Западе.

На Западе папский престол мирским духом заразился довольно быстро. Довольно рано папы стремились утвердить в христианском мире свое первенство. Свои притязания они основывали на том, что, дескать, Римская церковь основана самим апостолом Петром. С другой стороны, немаловажное значение имел и статус Рима, Рима как столицы некогда могущественной Римской империи. Мол, епископ царского города должен обладать и царским достоинством. В первую очередь, именно эти причины и лежали в основе притязаний Римских пап на первенство. Поначалу в своей церковной деятельности папы опирались на силу государства, но постепенно, обретая могущество, папы начинали ставить себя выше светской власти, тем более, что Западная империя была сильно ослаблена.

Можно привести характерный пример. Ярким выразителем идеи папства в 4-м веке был папа Дамос. Он был современником Григория Богослова и Василия Великого. Занимал он папский престол с 366-го по 384-й годы. Понятно, что в конкурентах у него недостатка не было. Кафедра св. Петра очень рано стала почетным и доходным местом. Один высокопоставленный языческий чиновник как-то заявил: «Я готов перейти в христианство, если меня сделают римским епископом». Об образе жизни некоторых римских первосвященников с возмущением отзывался Григорий Назианзин. По его словам, епископы вступали в соревнование с консулами, губернаторами, знаменитыми полководцами, которые не знают, куда расточить свое богатство, и роскошествуют из состояния бедных. Таким образом, получить папскую тиару Дамосу было нелегко, но останавливаться он не собирался. Методы годились все. Можно только упомянуть, что столкновение между его сторонниками и партией его конкурента Урсина завершилось настоящим побоищем, настоящим штурмом собора, где засел Урсин. На месте побоища, по свидетельству историка Аммиана Марцеллина, осталось более 150-ти трупов. В итоге Дамос взошел на папский престол, то есть, по словам того же историка, стал получать баснословные доходы, выезжать на колеснице, одеваться в пышные одежды и давать банкеты, превосходящие пищей императорский стол.

Не лучше происходили дела и на Востоке. В то время как Риме возрастающее влияние папского престола приводило к обмирщению Церкви, на Востоке Церковь практически замкнулась сама в себе, предоставив миру идти своим путем. Императоры исходили из политических соображений, принимали ту или иную сторону противоборствующих церковных течений. Императоры фактически проводили религиозную политику теми же средствами, что и языческие государи. Как мы уже с вами говорили, после последней попытки объединения империи во время правления Феодосия, при константинопольском дворе восторжествовало православие. Однако, как ни странно, это повлекло за собой события, не имеющие ничего общего с духом христианской любви и терпимости. Так, искоренение остатков ереси, а также отношение к иудеям, упорно не желавшим уверовать во Христа, принимали совсем не христианские формы. Кроме того, духовенство православной империи стало считать своим долгом вмешиваться в политическую жизнь, и часто не для того, чтобы отстаивать христианские принципы, а из чисто корыстных интересов. Всего лишь спустя три года после Второго Вселенского собора, в 384-м году, правитель Максим, стремясь подчеркнуть свое православие, по навету врагов обвинил епископа Прискилиана в ереси и казнил его. Против казни Прискилиана решительно протестовали Амвросий и монах Мартин, который пользовался огромной популярностью на Западе, но все было тщетно. Прискилиан погиб за свои убеждения от рук христианского палача.

Как мы хорошо помним с вами, в 392-м году император Феодосий окончательно запретил язычество. За отправление языческого культа, как в храмах, так и в частном порядке, были назначены штрафы и конфискации. И хотя при самом Феодосии законы применялись редко, позже они сыграли свою роковую роль. Особенно остро стоял вопрос о языческих храмах. Языческие храмы закрывали и разрушали, а это, естественно, вызывало сильное возмущение народа. Знаменитый софист-язычник Либаний писал императору письма в защиту храмов, которые часто представляли собой великолепные памятники искусства. При этом Либаний не без основания замечал: «За счет чужих бедствий роскошествуют те, которые, как они утверждают, угождают своему Богу бедностью». Но все выступления Либания оставались без ответа, как и протесты Мартина, заветы Григория Назианзина, как и громовые проповеди Иеронима. Более того, в Александрии началась ожесточенная кампания насильственного искоренения язычества. Последним прибежищем старых культов был грандиозный храм Сераписа, при котором имелась знаменитая библиотека. Феодосий, обеспокоенный процветанием этого центра языческой жизни, отдал распоряжение разрушить его. И вот за дело взялся александрийский епископ Феофил. Феофил Александрийский – это одна из самых зловещих личностей в истории средневекового христианства. Это яркий пример фанатизма и нетерпимости тогдашней государственной Церкви. Его грубые издевательства над египетской религией привели в Александрии к открытому столкновению между христианами и язычниками, в ходе которых были многочисленные жертвы с обеих сторон. И наконец, христианские фанатики варварски разрушили храм Сераписа и сожгли Александрийскую библиотеку, а это была крупнейшая сокровищница мировой культуры. Епископ Феофил торжествовал, выставляя на всеобщее обозрение статуи поверженных языческих богов.

Таковы были нравы тогдашнего духовенства. И вот на фоне всеобщего упадка религиозной нравственной жизни в 4-м веке появляются маленькие светлые островки, которыми были монастыри. Конечно, монашество тоже неоднозначно, и много можно ставить перед ним вопросов. Но все же монашество явилось той средой, которая сохраняла неповрежденным учение Христово. Из монашеских обителей, словно из благодатного источника, исходил евангельский свет. И этот евангельский свет озарял погрязший в грехах мир.

Мне кажется вполне понятным, что послужило непосредственной причиной возникновения монашества. Прежде всего, это печальное состояние общества и Церкви. Как уже мы много говорили, официальная Церковь больше не казалась верующим якорем спасения. Официальная структура Церкви казалась очень далекой от Царства Божия. Верующий христианин в рамках официозной Церкви неизбежно испытывал чувство трагической неудовлетворенности своим бытием. И вот многих христиан, особенно остро ощущавших греховность общества, греховность того общества, которое называло себя христианским, многих лучших людей охватило желание покинуть это общество. Люди жаждали снова обратиться к Евангелию, души их вновь просили хлеба жизни, а не суетных мирских благ. Различные обстоятельства способствовали развитию монашества. Это и внешние факторы, это и внутренние психологические причины. Всегда было много людей, которые к семейной жизни не приспособлены в принципе. Были и те, у которых разрушилась семья.

Нередко приводило людей в пустыню и глубокое раскаяние. Этому можно найти множество примеров в житиях святых. Например, знаменитый пустынник Моисей Мурин, мавр. Моисей был когда-то невольником, затем бежал от своего хозяина и стал предводителем разбойничьей шайки. И вот после того, как его кровавая слава разнеслась по окрестностям, Моисей внезапно уверовал в Господа, удалился в монастырь и посвятил остаток своей жизни подвигам аскетизма и покаяния. Та горячность, которая когда-то сделала Моисея грозой караванов, теперь превратилась в неутолимую жажду духовного очищения.

Также отшельнической жизни, погруженности в молитву способствовали и климатические условия Ближнего Востока: сухой теплый воздух, большое количество пещер в горах. Эти благоприятные условия освобождали от забот по строительству жилища. А богатые рыбой воды Нила, а также росшие в изобилии плодовые деревья позволяли без труда добывать пищу и целиком отдаваться молитвенному созерцанию. Монашество, несмотря на его неоднозначность, является очень важным фактором в истории Церкви. О монашестве мы еще будем много говорить с вами, а сейчас, пожалуй, мы прервем нашу беседу до следующей субботы. Я с вами прощаюсь и желаю всего доброго.