Преподобный Максим Грек

Влияние церковной формы на религиозное содержание

Здравствуйте, дорогие телезрители! 

С воскресным днем всех Вас поздравляю и приглашаю в наш кафедральный собор Сретения Господня, стены которого, благодаря телевидению, расширены в сотни тысяч раз.

----- Фрагмент Богослужения

Сегодня день памяти Максима Грека – великого святого 16-го века.

Преподобный Максим был сыном богатого греческого сановника, получил блестящее образование. В юности много путешествовал и изучал языки и науки в европейских странах; побывал в Париже, Флоренции, Венеции.

Возможностей женитьбы и карьеры у молодого Максима было много. Но по возвращении на родину, он прибыл на Афон и принял там монашество. В монастыре Максим занимался изучением древних рукописей, оставленных на Афоне греческими императорами – монахами Андроником Палеологом и Иоанном Кантакузеном.

Одним словом, святой Максим занимался в свое удовольствие исследовательскими трудами, молился в тишине кельи, все было спокойно и все его устраивало. Но, вероятно, Господу было угодно усложнить жизнь инока, что успешно и было осуществлено.    

Дело в том, что Московскому князю Василию Иоанновичу, княжившему с 1505-го по 1533-й год, взбрело в голову разобраться в греческих рукописях и книгах своей матери, Софии Палеолог. Силами своего окружения он сделать этого не мог и поэтому обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой прислать ему ученого грека. Никого, более подходящего, чем Максим, не оказалось, и посему пришлось ему навсегда проститься с уютной своей кельей и ехать в Москву.

Здесь его встретили и загрузили работой. Помимо прочего ему было поручено перевести на славянский язык толкование на Псалтирь, затем толкование на книгу Деяний Апостолов и несколько богослужебных книг.

Максим старался изо всех сил, но беда в том, что славянский язык не был родным для переводчика, и поэтому, естественно, возникали неточности в его переводах. Впрочем, на эти нюансы никто не обращал внимание, до поры до времени, пока не произошел конфликт преподобного с митрополитом Даниилом.

Ссора произошла нежданно-негаданно. Митрополит поручил Максиму перевести на славянский церковную историю Феодорита, а Грек решительно отказался это делать. Преподобный указывал на то, что "в сию историю включены письма еретика Ария, а сие может быть опасно для простоты" (для простонародья).

Плюс, примерно в это же время Грек умудрился попасть в немилость к Василию – великому князю, который вознамерился расторгнуть свой брак со своей супругой, а преподобный послал ему свои обличительные письмена.

И вот тогда вспомнились все его ошибочки в переводах и стали вменяться ему в вину, как умышленная порча книг. Его посадили в тюрьму.

Но и в тюрьме преподобный не терял времени. В заключении Максим написал углем на стене канон Святому Духу, который до сего дня читается в православных церквях: "Иже манной питавший Израильтян в пустыни в древности, и душу мою, Всевышний, Духа наполни Всесвятого, дабы в Нем благоугодно служить Тебе всегда..."

Шесть лет отсидел преподобный в тюрьме, затем его освободили и послали под церковным запрещением в Тверь. Там уже было полегче. Добродушный епископ Акакий полюбил Максима и относился к нему с большим уважением. Здесь преподобный написал автобиографическое произведение с длинным названием: "Мысли, какими инок скорбный, заключенный в темницу, утешал и укреплял себя в терпении". В свойственном византизму стиле там встречаются такие вот высокопарные строки: "Не тужи, не скорби, ниже тоскуй, любезная душа, о том, что страждешь без правды от коих подобало бы тебе приять все благое, ибо ты пользовала их духовно, предложив им трапезу, исполненную Святаго Духа..." Через двадцать лет пребывания в Твери преподобному уже разрешили проживать свободно и сняли с него церковное запрещение.

Последние годы своей жизни преподобный Максим Грек провел в Троице-Сергиевой Лавре. Ему было уже около 70 лет. Гонения и тюрьма отразились на здоровье преподобного, но дух его был бодр; он продолжал трудиться. Вместе со своим келейником и учеником Нилом преподобный усердно переводил Псалтирь с греческого на славянский язык.

Преставился Максим в 1556 году 21 января по старому, 3 февраля по новому стилю, т.е. сегодня. Погребен у северо-западной стены Духовской церкви Троице-Сергиевой Лавры.

----- Фрагмент Богослужения

И вторая тема, обсуждаемая в кафедральном соборе Сретения Господня – влияние церковной формы на религиозное содержание.

Форма и содержание религиозной жизни – уже давняя тема наших воскресных бесед. Мы неоднократно подчеркивали с Вами, что формы выражения нашей религиозности многообразны и относительны. Каждая поместная Церковь имеет сугубо свои традиции и обряды, которые могут быть совершенно непохожи на фольклор соседней Церкви. И это нормально, потому что формы выражения во многом зависят от культуры, темперамента и менталитета лиц, составляющих ту или иную Церковь.

Формы выражения это всего лишь средства. Объясниться в любви, например, можно как угодно. Написать письмо на бумаге или нацарапать на стене крупными буквами «Миша + Маша = любовь», написать СМС-ку или электронное письмо. Если для тебя жизненно важно – любит ли тебя объект твоих воздыханий, то тебя устроит любой знак, свидетельствующий о том, что твои чувства не безответны. Это может быть красноречивый влюбленный взгляд, прикосновение, поцелуй.  Какая разница, на каком языке тебе отвечает любимая – на русском - я тебя люблю,  английском - I love you, или украинском – я тебе кохаю.

И прославлять Бога можно по-разному. И древним знаменным распевом, и партесным, и на коленях, и с барабанами, и вприпрыжку, и овациями. Главное - и мы это подчеркивали с Вами – содержание. Принципиально важно не как человек выражает, а то, что – не форма, а содержание.

И, тем не менее, здесь нельзя впадать в крайности. Вне всякого сомнения – форма не главное, но сказать, что форма вообще не имеет никакого значения – будет ошибочным. Одно дело, когда то же объяснение в любви выглядит красиво – влюбленный сочиняет стих или песню, пишет пространное письмо и красноречиво изливает свои чувства, и другое - новый молодежный примитив: «люблю тебя в натуре, сечешь?»   

В протестантских церквях принято исполнять песни прославления на мотивы современной эстрады. Сказать, что это кошмар, ужасно, грешно – нельзя. Но и положительно квалифицировать это тоже, по всей видимости, будет неправильным. По двум причинам. Во-первых, происходит примитивизация богослужения, его обеднение, обнищание. Если есть великолепные, богатые классические произведения, апробированные веками, то отказываться от них в пользу примитивных попсовых «фитюлек» – вряд ли есть хорошо. Во-вторых, в церкви все должно быть освященным. Освященным - в Библейском смысле этого слова – отделенным для Бога, выделенным и удаленным от мира сего. Одно дело, когда музыка написана специально для богослужения, а другое дело, когда в том же в протестантском доме молитвы - как запоют, в тебе все подымается, и возникает труднопреодолимое желание пригласить сестру во Христе на танец. Музыка – она ведь ассоциативна. Услышишь, бывало, старый хит и вспоминаешь похождения своей юности.

----- Фрагмент Богослужения

Представьте, если бы наш Владыка пришел в храм на богослужение в футболке и потертых рваных джинсах. А почему бы и нет – что, благодать ушла бы? Нет, конечно. Теоретически можно и в трусах совершать литургию. В годы гонений в тюрьмах мученики совершали богослужения – в чем были, вместо вина для причастия использовали все, что было доступно. А в экстренных условиях, когда человека срочно нужно было окрестить, а не было воды, крестили песком. Но согласитесь, что разница все же есть - как священник или епископ одет – в шорты или в греческую рясу. Нам не все равно как выглядит храм, какое в нем убранство. Потому, что форма может помогать, а может и мешать.

Помню, в 72 году нашего Владыку перевели из Свято-Духовского собора в село Ивановского района Фрунзе (Агайманы). Село довольно глухое. Внешний вид храма напоминал свинарник. Прихожан было по началу человек 10, из них четверо стояли на клиросе. Помню свое состояние глубокого шока, когда я услышал первые «Аминь» и «Господи помилуй» в исполнении тамошнего квартета. Словами это передать невозможно. Во-первых, каждый из певцов пел на свой собственный мотив. Во-вторых, звуки, которые они издавали, не имели точно фиксированной высоты. Хаотически звучащие аккорды представляли сплошной диссонанс, выносить который было гораздо тягостнее, чем слышать скрежетание ножом кастрюли. Я тяжко страдал, и тогда еще – это мне 12 лет было – я задался вопросом: если в какой-то глухой деревне невозможно создать более-менее приличный хор, то почему бы не использовать фонограмму? Я понимаю, что «фонера» – это всегда ущербно, но из двух зол – я просто убежден - что лучше бы магнитофон включить с приличным пением, чем слушать агайманские душераздирающие вопли.

Опять таки, дело не в том, что благодать уходит из-за плохого пения. Литургия – настоящая, Таинство Евхаристии – действительное, но форма музыкального выражения – неадекватна.   

В Римо-католической церкви принято служить Амвросианскую мессу. Это очень древняя литургия, и никто не сомневается в ее благодатности. Но если Вы возьмете текст Амвросианской литургии и сравните ее с нашей литургией Иоанна Златоуста, и, тем более, с литургией Василия Великого, то убедитесь в сравнительной бедности ее содержания. Да – все там есть – полноценная анафора со всеми составляющими – интерцессио, префацио, анамнезис, эпиклезис. Но у Иоанна Златоуста – язык золотой, ширина и глубина мысли и чувств, а у Амвросия – так себе, в принципе неплохо.

Ну и, соответственно, от формы зависит степень воздействия на сердца молящихся. Одно дело, когда Владыка читает молитву Иоанна Златоуста перед причастием: «Верую, Господи и исповедую, яко ты воистину Христос – Сын Бога Живаго, пришедый спасти грешныя, от них же первый есмь аз…» И другое дело, когда протестантский пастор экспромтом произносит благодарение: «Спасибо тебе, Господь, за сестру Веру…». Кстати, это тоже должно быть в Церкви – молитва экспромтом. У нас в православии другая крайность. Бывает так, что человек приходит в храм и просит священника помолиться за то, чтобы Бог помог квартиру продать или благословил найти хорошую работу, и священник мучается – какую же молитву вставить в молебен? Ну, вот не написали святые отцы, нет в требнике или книге молебных пений такой молитвы – о продаже автомобиля или приобретении холодильника. Для протестантов проблем вообще никаких. Он закроет глаза и начнет: «Господи, помоги человеку купить стиральную машину…», и все. А православный - либо страдать будет, либо один и тот же общий молебен на все случаи жизни заладит. На самом деле – хорошо, когда есть и одно, и другое – и уставные святоотеческие классические молитвы, и свободный экспромт. А ежели нет того или другого, то обойтись, конечно, можно, но скудость форм всегда - в ущерб содержанию.   

----- Фрагмент Богослужения

Православие очень богато своей Богослужебной культурой, но могло быть еще богаче. Мы многое потеряли. Примеров – сколько угодно. 

Возьмите, например, старый требник Петра Могилы, и сравните его с нашим современным. Множество молитв и чинопоследований, каким-то странным образом исчезли, и никто не знает – почему. Всего за каких-то четыреста лет столько всего растеряли!

Говорят, что был еще такой требник преподобного Иосифа, игумена Волоцкого, жившего с 1440-го по 1515 гг., который несравненно еще полнее и богаче, чем Могилянский. Правда, лично я его не видел, и о существовании этого уже мало кто знает.

Такой вот процесс тоже происходит в нашей Церкви – оскудение религиозной культуры – благо еще, что запас большой.

Или вот другой пример - Божественные Литургии. Древняя христианская Церковь знала более тысячи разновидностей Литургий. Вдумайтесь - более 1000! А на сегодняшний день мы знаем всего лишь две литургии - Иоанна Златоустого и Василия Великого. Ну, Григория Двоеслова и Иакова – не в счет. Конечно, это две самые лучшие, но неужели тысячу остальных литургий не достойны нашего молитвенного внимания?

Почему так происходит? По разным причинам. Избалованы слишком богатым культурным наследием. Но главное – это потеря творческого духа.

Дело в том, что за последние лет 400 – мало что нового составлено. Акафисты разве некоторые в форме панегириков, а так – ничего серьезного. Ну, вот акафист «Слава Богу за все» - это действительно шедевр.

А есть такая закономерность: если люди перестают созидать новое, то со временем они начинают терять и то, что имели. Помните слова Христа: "Кто не собирает со Мною, тот расточает" (Мф.12,30). Да, мы должны собирать со Христом, но как здорово сказано: кто не собирает, тот расточает. На самом деле оно так и есть - непополняемые знания из памяти стираются, например. Спортсмен, не упражняющийся, теряет спортивную форму и т.д.

Поэтому Церковь должна, во-первых, хранить христианскую культуру двух тысячелетий, но, с другой стороны, в Церкви должно еще создаваться что-то новое. Потому, что богатство форм служит содержанию, облегчая проникновение нашего молитвенного взора в суть. Иная молитва, составленная полторы тысячи лет назад, может буквально прошибить наши, подчас окаменелые сердца.

Но должны быть и новые молитвы, новые чинопоследования, новые богослужения. Потому, что духовного богатства не бывает слишком много, и творчество в Церкви – это признак ее здоровой жизни.

Поэтому, усвоим главную мысль. Да, форма - не главное. Важно - содержание. Но форма может быть либо совершенной, либо примитивной. А примитивная форма как бы не оказалась стеной, заслоняющей нас от сути.

И чем больший выбор форм, чем совершеннее религиозные формы, тем глубже мы можем проникать в содержание, а, следовательно, внутренний взор наш возноситься выше к Богу.

----- Фрагмент Богослужения