|
На главную
В марте 1944 года к нам на кладбище перевезли из Парижа
два гроба двух братьев генералов Свидерских.
Перевозил их сын одного из них. Мне сразу вспомнилось событие, происшедшее
в 1927 году.
Мы с моим двоюродным братом учились в институте
электротехники и механики. Учиться мне было очень трудно ввиду плохого
в то время знания французского языка, а учебников не было – лекции
записывались и конспектировались, что мне было делать трудно. Я
напрягал свои усилия на более важные предметы, такие, как высшая
математика, электротехника, имевшие больший коэффициент в ряде отметок,
а на второстепенные у меня просто не оставалось времени и сил. Среди таких второстепенных была термодинамика и курс
вибрации. Честно говоря, я не только ничего не знал об этих предметах,
но даже не ясно себе представлял, что такое курс вибрации. Вибрации чего?..
Пришел я на экзамен, заранее зная, что не смогу ответить ни на один
вопрос. Хотя у нас была 20-балльная система, но практически 17 была
мало кому доступная оценка. Не знаю, почему уж так повелось, но оценка
16 уже считалась превосходной. Вот сижу я мрачно в экзаменационной,
ожидая своей очереди, своего провала, и смотрю, как один мой
одноклассник у доски решает задачу, чисто математическую, но, видимо,
имеющую отношение к данному предмету. Так как математику я любил, то
смотрел не без удовольствия на логическое разворачивание математической
задачи. В это время где-то за дверью грохнул, как мне показалось,
взрыв. Я подумал, что в мастерской, расположенной под нами, разорвалась
какая-нибудь машина. Принимавший экзамен наш инспектор месье Каппель, человек очень горячий и несдержанный,
выскочил за дверь и заорал не своим голосом:
- Несчастный! Что вы наделали?!
Мы выскочили вслед за ним и увидели на полу нашего
студента старшего класса Свидерского,
истекающего кровью и с револьвером в руке. Что же оказалось?
Накануне были экзамены у старшеклассников. Свидерский замялся с ответом. И тогда, желая ему
помочь, другой русский, Федя Бострем, сын
адмирала, бросил ему шпаргалку. Месье Каппель
это заметил и заорал в свойственной ему несдержанной манере:
- Ах! Эти русские! Ни в чем им нельзя верить! Мы доверили
наши деньги в их железные дороги, а они сделали революцию, и наши
деньги пропали, потом вышли из войны, оставив нас, союзников, одних, и
вот теперь опять! Шпаргалка!..
После чего выгнал с экзаменов и Свидерского,
и Бострема. Свидерский
оскорбился не столько за себя, сколько за Россию, о которой столь непочтительно
говорил инспектор, и счел уместным покончить с собой под его дверью.
Вызвали «Скорую помощь», и я отвез его в ближайший госпиталь. По
счастью, оказалось, что, желая попасть себе в сердце, Свидерский взял слишком влево
и только пробил легкое.
Результат вышел для меня неожиданный. Вернувшись в
институт, я застал все еще не оправившегося экзаменатора, который
сказал, что дальше экзаменовать не может, и отложил экзамен на неделю.
Конечно, бессмысленно было рассчитывать, что за неделю можно что-то
узнать, когда не знаешь даже, в чем суть предмета, и я эту неделю
готовил другие экзамены, которые все же рассчитывал как-то сдать.
Прихожу с чувством безнадежности, тащу билет, и – о, чудо! Тот же вопрос,
который передо мной решал мой товарищ, то есть чисто математическая
задача!.. А.М. Каппель, глядя на меня поверх
очков, говорит:
- Опять эти русские!
Как будто и от меня ожидает чего-то необычного.
Я беру мел и на доске по памяти щелкаю решение этой
задачки. Увидав мою прыткость, а может быть, учитывая, что я русский, и
боясь, что я тоже что-нибудь выкину, он мне поставил 19. Это, кажется,
единственный случай за время моего пребывания в институте. Все товарищи
только рты раскрыли, а наш милейший директор, который любил русских,
так как они во время той войны вызволили его из австрийского плена,
увидав такой результат в моей зачетке, обвел цифру 19 красным
карандашом и написал: «Вот замечательный результат». А получил я эту
отметку, так и не зная по сей день, что такое
курс вибрации.
Все это мне вспомнилось в тот день, когда мой бывший
однокашник перевозил гробы своего отца и дяди. После панихиды я с ним
заговорил. Конечно, он меня не узнал, и не ожидал увидеть здесь, да еще
в рясе. Больше я его не встречал, и воспоминание об этом случае из его
молодости явно не доставляло ему удовольствия.
На главную
|
