|
На главную
Приходя на праздничные службы в собор на
ул. Дарю перед войной, всегда можно было увидеть
старую женщину в черной наколке, одетую во все черное, как бы сошедшую
со страниц журнала времен прошлого века, и поддерживающую ее под руки
немолодую женщину, скромно одетую, слегка хромающую и осторожно ведущую
свою престарелую мать. Это была графиня София Сергеевна Игнатьева,
урожденная Мещерская, и ее дочь Ольга Алексеевна. К моменту войны София
Сергеевна уже не могла ходить в храм, а ее дочь переключила свою
энергию на храм Клиши, настоятель которого,
протоиерей Константин Замбржицкий, жил вместе
с семейством Игнатьевых: Софией Сергеевной, Ольгой Алексеевной и ее братом
Сергеем Алексеевичем. Во время войны или незадолго до ее начала я
сблизился с семейством Игнатьевых, и, бывая в Париже, заходил к ним в
их гостеприимный дом на ул. Мироминель. Старая графиня всегда сидела в кресле и
вышивала крестиком, чаще всего покровцы в
храм, причем без очков, несмотря на свой возраст (умерла она, кажется,
в возрасте 94 лет, причем до последнего времени работала без очков).
Всегда в этом доме было полно народа. Кроме Ольги и Сергея
– рубахи-парня, бывшего лейб-гусара, бывал племянник Сергей Звягинцев,
сын покойной сестры Екатерины, всегда бывал батюшка о.
Константин, очень любвеобильный пастырь, очень
активный, несмотря на очень плохое здоровье – у него были застарелые
язвы желудка. В прошлом артиллерийский капитан, он выехал с добровольческой
армией за границу, оставив на Родине семью: жену и дочку. Уже за
границей он, ранее далеко стоящий от религии, принял священство и был
очень любим своими прихожанами. Семейство Игнатьевых сперва
подкармливало одинокого батюшку, а потом он и совсем перебрался к ним.
Часто бывал там и сын Великого Князя Андрея Владимировича и известной в
свое время балерины М.Ф. Кшесинской, князь Владимир Андреевич
Красинский, получивший этот титул от своего дяди В.К. Кирилла
Владимировича. Его немного иронически называли «Виво
де Рюси». Он был очень простой и общительный
парень, совершенно не дававший понять о своем особом положении. Бывали
там и мои сотрудники по Успенской церкви Сент-Женевьев
- ее староста археолог Владимир Николаевич Раевский и регент, бывший
студент Сергиевского Подворья, врач Александр Порфирьевич Жаворонков.
Было всегда и еще много разного люда. Всегда было
очень шумно, очень безалаберно, очень дружно и весело, а у окна сидела
безмолвная, старая, как «Пиковая дама», графиня София Сергеевна и
вышивала свои покровцы.
Один вопрос был «табу» в этом семействе – это вопрос о
старшем сыне Алексее Алексеевиче. Я не знаю, сочувствовали ли уже тогда
члены семьи поступку Алексея Алексеевича, признавшего Советское
правительство и переехавшего в Москву перед войной и служившего в
советском торгпредстве. Думаю, что старой графине было нелегко
примириться с этим, а также и с прощанием навсегда со своим первенцем.
После войны Ольга и Сергей взяли советские паспорта, и Ольга вернулась
на Родину, где и трудилась в Костроме, где вскоре и умерла от
скоротечной чахотки, зачатки которой у нее намечались уже в Париже.
Сергею въездной визы так и не дали, думаю, не без помощи брата Алексея,
который, зная добрейшего, но безалаберного Сергея, не видел его в
условиях советской действительности сразу после окончания войны. В
Париже у него был сын от его бывшей жены Екатерины Николаевны
Рощиной-Инсаровой, известной драматической актрисы, сестры Веры
Пашенной. Думаю, что Алексей Алексеевич решил, что Сергею лучше будет
кончать свою жизнь в Париже около сына, тем более что он, при слабом
характере, усвоил себе кое-какие гусарские привычки, которые могли ему
помешать на Родине.
Но все это было позднее, а в то
время графиня София Сергеевна неуклонно заказывала в Соборе 1 марта
панихиду по покойном убиенном Императоре Александре ІІ. К Александру
ІІІ она относилась с пренебрежением, считая, что он своей простотой
снизил высокое звание Императорского сана, и, в общем, именно он, «ваш
хваленый Александр ІІІ», был главным виновником революции.
Отпевали ее в соборе на ул. Дарю, а после отпевания было
погребение у нас на Русском кладбище. Время было военное, и в
проповедях соблюдалась осторожность, но все же в надгробном слове было
косвенно упомянуто о тяжелых переживаниях матери в связи с ее детьми,
видимо, подразумевая судьбу Алексея Алексеевича и разлуку с ним. Сразу
после войны Ольга принесла мне только что полученную фотографию Алексея
в генеральском мундире, а потом и первое издание его книги «50 лет в
строю». Вернувшись на Родину и попав в Кострому, я ее уже не застал, но
побывал у нее на могиле и на могиле о. Константина Замбржицкого,
ненамного пережившего ее.
На главную
|
