|
На главную
Вскоре после оккупации Парижа, в
то время, когда я еще обслуживал и мой первый приход в Монруже, и уже жил в детском доме Вильмуассон, меня вызвали в Монруже
в гостиницу, вернее, в дом с меблированными комнатами, в которых жило
много моих прихожан, или одиночек, или бездетных пар. Там умер некто
Владимир Войтенко. Он никогда не бывал в храме, был женат на испанке и
не имел детей. Я его не знал. Его жена, очень верующая испанка, сочла
своим долгом пригласить русского православного священника, чтобы отпеть
мужа по русскому обычаю и обряду. Когда я пришел в гостиницу, я увидел,
что кроме меня там не было ни одного русского: жена испанка, хозяева
французы, и соседи тоже были французами. Возможно, что с русскими
соседями по гостинице он не общался, или, может быть, его не любили, но
из русских не было никого. Мне показалось, что при таких условиях
уместнее было бы совершить православное отпевание на французском языке,
благо, у меня были все необходимые богослужебные книги по православному
обряду, но на французском языке. Совершив в комнате усопшего чин
отпевания, я проводил его тело до кладбища, причем на кладбище, услышав
о необычном и непонятном чине, собралось еще больше французов. На
могиле, уже перед большой толпой французов, я совершил заупокойную
положенную литию (опять-таки по-французски), и сказал небольшое
надгробное слово в духе экуменизма. Потом и вдова, и многие
присутствующие горячо благодарили меня…
Учитывая, что все католические
службы совершаются на латинском языке, от которого французский отошел
уже очень далеко, понятно, что, присутствуя на обычных католических
отпеваниях, французы ни слова не понимали, и смысл происходящего от них
ускальзывал.
На главную
|
