|
На главную
Одним из первых отпеваний, в котором мне приходилось
принимать участие, еще в сане диакона, в марте 1938 года, было отпевание
нашего великого артиста и певца Феодора Ивановича Шаляпина.
Кто такой Шаляпин и каково его место в русской культуре,
думаю, говорить не надо. О его жизни и творчестве было написано много
книг, написанных о нем еще до его смерти. Одной из лучших книг,
написанных о нем до революции, была книга, написанная моим дядей Эдуардом
Александровичем Старком (Зигфрид).
Увы, сейчас остается все меньше и меньше людей, лично
знавших и слушавших этого великого во всех отношениях артиста, и я
счастлив, что, живя под Парижем, в довольно стесненных обстоятельствах,
нам с женой все же удавалось выбираться в Париж на все спектакли с
участием Ф.И., а также на его ежегодные концерты, которые он давал в
зале Плейель совместно с архиерейским
соборным хором под управлением Н.П. Афонского.
Обычно первую часть концерта он пел с хором церковные песнопения: «Ныне
отпущаеши» Строкина,
ектению Гречанинова и другие, потом вторую
часть пел только хор, а в третьей части Ф.И. пел один арии из опер,
романсы и русские народные песни. Всегда в первом ряду сидел наш Владыка
Митрополит Евлогий с кем-нибудь из высшего
духовенства. Я в те времена был еще мирянином. Также посещали мы, хотя
и не без труда, его выступления в Русской Опере князя Церетели, где он
пел Бориса Годунова и Кончака в «Князе
Игоре». Раза два он спел за один вечер и Кончака,
и Галицкого, но нам в тот раз попасть в Париж не удалось.
К моменту смерти Ф.И. я был совсем
молодым и малоопытным диаконом, а пело три хора: архиерейский под
управлением Н.П. Афонского, хор Русской Оперы и какой-то третий, какой
– не могу сейчас вспомнить, может быть, даже и французский. Так как наши маститые протодиаконы
боялись, что я не попаду в нужный тон хора, мне не доверили сказать ни
одной заупокойной ектении, и мое участие
сводилось к тому, что я все время совершал каждение гроба, по
французскому обычаю, заколоченного. Дело было во время Великого поста,
и совершалась литургия Преосвященных Даров, которую, по-моему, совершал
не Владыка, а только местное духовенство собора. Из
служивших в тот день в живых, кроме меня, остался только Архимандрит
Никон (Греве), находящийся сейчас на покое в
США в сане Архиепископа.
После литургии начался чин отпевания, который возглавил
Владыка Митрополит Евлогий. Вся служба, как
литургия, так и отпевания, передавалась по французскому радио. После
отпевания и прощания с усопшим, гроб на руках вынесли артисты, среди
которых мне запомнились А.И. Мозжухин, певший
часто по очереди с Ф.И. в партии Варлаама из
«Бориса Годунова», Сергей Лифарь – ведущий балетмейстер Большой
Парижской Оперы, и еще кто-то, всего их было,
кажется, человек 8, так как гроб был большой и тяжелый. Не удивлюсь,
если внутри деревянного гроб был еще и
металлическим. Не только весь собор на ул. Дарю
был переполнен народом, но и вся церковная ограда и все улицы,
окружавшие собор, были забиты машинами и толпой людей. Телевизионных
передач в то время еще не было. Почему-то мне не запомнился никто из
семьи покойного, зато запомнился роскошный покров темно-красного
бархата, расшитый золотом, музейное сокровище, которым был накрыт гроб.
После похорон его пожертвовали в собор, и он лежал на плащанице в
течение всего года. Запомнились и особые напевы привычных песнопений:
«Со святыми упокой» и «Вечная память», чуть ли не специально написанные для этого дня. Надо сказать, что, не
входя в обсуждение художественной ценности этих произведений,
впечатление от них было детонирующее (по крайней мере, у меня), так как
с этими молитвами уж слишком тесно связан обычный мотив. Когда гроб вынесли на плечах из собора и установили его в
похоронный автобус, стали выносить бесконечные роскошные венки, их было
множество, и их развешивали на двух специальных автомашинах вроде
гигантских вешалок, на которые в несколько рядов и этажей помещались венки,
затем был автобус с духовенством, много других автобусов для
присутствующих, и, наконец, неисчислимое количество частных автомашин.
Семья, вероятно, помещалась в автобусе с гробом.
Из Русского Собора процессия поехала на площадь Оперы, где
перед оперным театром была пропета «Вечная память». А от оперы вся
процессия на кладбище Батиньель на окраине
Парижа в его северную часть.
Тут я должен сделать отступление. Многие потом спрашивали,
почему Ф.И. Шаляпин был похоронен на этом малоизвестном и окраинном
кладбище, а не на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Мне лично дело представляется таким образом: обычно всех богатых и известных
людей в Париже хоронили или на кладбище Пер-Лашез,
или на небольшом кладбище в центре города на площади Трокадеро-Пасси, где, между прочим, похоронена
известная в свое время Мария Башкирцева. Оба эти кладбища очень
дорогие, заставлены громоздкими и часто безвкусными каменными
склепами-часовнями, часто с большой претензией. Зелени на этих
кладбищах сравнительно мало, только вдоль дорожек аллеи, а между могил
редко встретишь деревца. Думаю, что Ф.И. часто бывал на погребениях
различных артистических знаменитостей, и, возможно, как-то раз попав на
более скромное и более тенистое кладбище Батиньель,
мог сказать: «Я бы хотел лежать на таком кладбище», - имея в виду, что
не в каменных коробках Пер-Лашеза.
Во всяком случае, при его похоронах семья сослалась на то,
что это место Ф.И. сам выбрал. Кладбище Сент-Женевьев
в 1938 году к моменту смерти Ф.И. уже существовало, но не как специальное
русское кладбище Некрополь, а просто там хоронили пенсионеров Русского
Дома-богадельни. К 1938 году там могло быть какие-нибудь
50 могил. К началу войны их стало 350, помимо пенсионеров Русского
Дома, стали привозить гробы и из Парижа. К моменту моего отъезда на Сент-Женевьев могил было уже около 2.000, и среди
них было много знаменитостей, а в данный момент, вероятно, количество
русских могил перешагнуло за 10.000. Местные муниципальные власти, ввиду все увеличивающегося
значения русского кладбища, отвели под него новые земли и постепенно
оно захватило все окружающие поля. Но в момент смерти, а тем более до
того, как Ф.И. умер, о русском кладбище Сент-Женевьев
не было и разговоров, и поэтому Ф.И. приглянулось не это кладбище, а Батиньель, где, в отличие от
фешенебельных, все окружающее больше напоминало Россию. Оно было менее
пышное, с березками, и напоминало родную землю гораздо больше, чем
вычурные громады Пер-Лашеза. Так или иначе,
но привезли его на Батиньель…
На громадном дубовом гробе была медная дощечка, где на
французском языке было написано: «Федор Шаляпин, Командор Почетного
Легиона». Дата рождения и смерти.
Я не помню, в котором часу мы
вышли с кладбища, но думаю, что уж под вечер.
После смерти Ф.И. Шаляпина о нем писали многие, как
русские, так и иностранные, газеты и журналы. Выяснилось многое, о чем
мы не знали при его жизни. Например, была общеизвестная версия о
неотзывчивости артиста, о его скупости, жадности. Он неохотно шел
навстречу всяким благотворительным вечерам, в которых поначалу его
просили участвовать. Он сам в шутку говорил:
- Вот, говорят, Шаляпин скупой… Попробуй
быть не скупым, если надо содержать две жены и десять детей!
Действительно, он продолжал
помогать своей первой жене, оставшейся со своей старшей дочерью Ириной
в Москве, ставил на ноги не только своих детей от двух браков, но и
детей второй жены Марии Валентиновны от ее первого брака. Но после смерти Ф.И. выяснилось,
как много он помогал, причем так, что никто об этом не знал. Сколько
помощи оказывал он тайно комитету М.И. Феодорова
для неимущих студентов, сколько поддержки оказывал он и нуждающимся артистам…
Хочется отметить и еще одну черту его характера. 16 января
1934 года умер в Париже один из виднейших представителей парижского
духовенства протоиерей Георгий Спасский. Он был крупным проповедником,
очень уважаемым духовником… После его смерти в
одной из парижских русских газет была помещена большая статья Ф.И.
Шаляпина, посвященная «Моему духовнику». Прочитав ее, делалось ясно,
что отношение Ф.И. к Богу и к Церкви было не просто данью обычаю, не
выражением своего рода «комильфо», а действительно глубоко пережитым ощущением
человеческой души.
Помню, как-то за несколько лет до кончины, Ф.И. сильно
заболел. Он тогда попросил духовника приехать к нему причастить Святых
Тайн и пособоровать, что и было сделано,
после чего Ф.И. стало лучше, и он выздоровел. Это показывает глубокое
отношение человека к вере и к своему Создателю.
Прошло несколько лет после его погребения. Разразилась
война… Вся семья Ф.И. перебралась в США,
подальше от военных действий, и могила великого артиста осталась в
забытьи. Никто не посещал отдаленное и мало кому известное кладбище Батиньель. Многие приезжающие в Сент-Женевьев
на Русское кладбище, в церкви которого я в то время служил, спрашивали
нас:
- А где могила Шаляпина?
И удивлялись, узнав, что он похоронен не у нас. Потом в
одной из эмигрантских газет появилась статья с возмущением о заброшенном
виде шаляпинской могилы. У нас появилась
мысль о необходимости переноса праха великого артиста на наше кладбище,
к этому времени ставшему «Русским Некрополем». Воспользовавшись
послевоенным приездом вдовы артиста Марии Валентиновны, мы от имени
Попечительства кладбища (был такой комитет, заботящийся о благоустройстве
кладбища) посетили М.В. и предложили ей перенести прах ее мужа на наше
кладбище: или в могилу в земле, или под храм в склеп, где уже лежали
Владыка Митрополит Евлогий, Епископ Херсонесский Иоанн, бывший Премьер-министр
Российской империи граф В.Н. Коковцев, а
также духовник Ф.И. протоиерей Георгий Спасский.
Мария Валентиновна отклонила наше предложение, сказав, что
не хочет тревожить прах мужа с места, которое он сам якобы выбрал,
потом прибавила:
- Я поняла бы, если тревожить его для того, чтобы отвезти
на Родину в Россию, - но тут же прибавила, видимо, учитывая
эмигрантскую сущность нашего комитета, - но, конечно, не сейчас, а в
других условиях.
Но все же у нас осталось
впечатление, что в Россию она бы прах перевезла, и даже появилась мысль
– нет ли уже переговоров, которые она от нас скрывает, как скрывал А.
И. Куприн свой отъезд на Родину… Помню, наш архитектор А.Н. Бенуа, один
из плеяды этой высокохудожественной семьи, построивший храм на кладбище
и создавший много очень ценных и оригинальных надгробий на кладбище, предложил даже, что
соорудит в склепе над прахом Ф.И. подобие гробницы Бориса Годунова! Эта
мысль, хотя и соблазнительная, учитывая значение роли царя Бориса в
творчестве Ф.И., была основана на недоразумении и незнании факта. Все
семейство Годунова погребено в Троице-Сергиевской Лавре в Загорске под
Успенским Собором и не имеет никакого надгробия и тем более гробницы, а
только доску с надписью: «Усыпальница семьи Годуновых». Кроме того,
семья Ф.И. во время наших переговоров выставила и еще одно, совсем уж
нелепое препятствие:
- Приезжая в Париж, будет очень далеко ездить на могилу.
Явная нелепость. Приехав из США в Париж и имея автомобиль,
трудно проехать 40 км?
Было очевидно, что это просто отговорка. Нам казалось, что они просто
выжидают возможности перевоза тела в Россию, но не хотят об этом
говорить эмигрантам, не зная, как это будет принято.
Так этот вопрос и заглох. Постепенно умерли и вдова Ф.И.,
и почти все деятели нашего комитета «Кладбищенского попечительства».
Пришли новые люди, которым Ф.И. не был близок. Я сам вернулся на
Родину.
Но вот в 1973 году исполнилось сто лет со дня рождения
Ф.И., и в связи с этим появилось несколько статей в нашей советской
прессе. В журнале «Наш современник» появилась статься Владимира
Солоухина «Три хризантемы», о том, как будучи в Париже, он хотел
положить эти три цветка на могилу Шаляпина, и каких трудов ему стоило
узнать, на каком кладбище он похоронен, и
наконец, уже в день отъезда, попав на кладбище, сколько трудов он
затратил, чтобы найти эту могилу (хотя сейчас, вероятно, на ней стоит
приличное надгробие) и положить туда свои три хризантемы. Этот рассказ
вновь пробудил во мне чувства, которыми мы руководствовались, когда
пытались спасти могилу нашего великого земляка от забытия.
Да и бывая в Москве, часто наведываясь на Новодевичье кладбище и
посещая могилы Собинова, Неждановой, Станиславского, я всегда ощущал,
что место Феодора Ивановича здесь, среди своих соратников по искусству,
среди своего русского народа, который он так любил…
А тут еще в «Огоньке» появилась статья И.С. Козловского, в
которой он, отдавая дань Ф.И., вскользь высказывал мысль об уместности
рано или поздно перенести его прах в Москву. Я загорелся вновь своей
старой идеей, а так как к этому моменту из всей нашей старой «кладбищенской»
плеяды я оставался единственно живым, то и решил, что надо начать
что-то делать именно мне. Я написал И.С. Козловскому, написал дочери
Ф.И. Ирине Феодоровне, получил от обоих самые
живые и одобрительные отклики, хотел привлечь к этому и В. Солоухина,
но не пришлось нам встретиться. Потом я заинтересовал одного из руководителей
общества «Родина», и через него попробовал что-то сделать. Как мне
сказали заинтересовавшиеся лица, этот «проект» был положительно
встречен и в «Родине», и в министерстве культуры и в ЦК КПСС. Дети
покойного также отнеслись к этому положительно, особенно находящаяся в
Москве старшая дочь Ирина. Но одна из младших дочерей, Дарья Феодоровна, вышедшая замуж за графа Шувалова,
выставила просто неприличное условие – выплату хотя бы частично ущерба,
нанесенного Шаляпину конфискацией его недвижимого имущества в России.
Об этом написал в журнале «Огонек», кажется, Зильберштейн. А по
французским законам эксгумация телу может быть разрешена только в
случае согласия всех наследников. После такого просто
позорного торга все надежды перевезти прах великого артиста на родную
землю погасли, и приходится мириться с мыслью, что пройдут еще 50-100
лет, и эта могила превратится в лучшем случае в археологический объект,
если не разрушится совсем, так как память о Шаляпине за рубежом станет
достоянием единиц искусствоведов, а для рядовых французов она погаснет,
как погасли для нас, русских, имена, когда-то гремевшие: Малибран, Полина Виардо или Генриетта Зонтаг. На русской земле Шаляпин навсегда остался
бы Шаляпиным, как незабываемы остались Феодор Волков, Истомина,
Молчанов… В силу этого же закона невозможно
перевезти на Родину из Ниццы гроб А.И. Герцена, там погребенного, так
как не удается установить всех наследников. А вот прах А.К. Глазунова
удалось вернуть в Некрополь родного Питера и захоронить рядом с
Чайковским, Мусоргским, Даргомыжским, Глинкой…
Чтобы закончить мои думы о Феодоре Ивановиче, хочется
привести два анекдота: один – случившийся лично с ним, а другой – им
рассказанный.
Как-то раз до войны 1914 года Ф.И. Шаляпин был приглашен
петь на каком-то приеме во дворец Великого Князя Владимира
Александровича, находящийся на Английской набережной Петербурга. После
концерта великие мира сего развлекались в особом салоне, а другие
гости, в том числе Феодор Иванович, в соседних гостиных. И вот лакей на
подносе приносит Ф.И. венецианский бокал с шампанским от имени жены
В.К. Великой Княгини Марии Павловны с предложением выпить за ее здоровье.
Ф.И. выпил вино и сказал лакею, что венецианский бокал берет себе на память
о высочайшей милости. Прошло сколько-то времени. Шаляпин пел в Мариинском театре. После
представления его пригласили в ложу В.К. Марии Павловны, чтобы принять
поздравления за хорошее выступление от ее имени.
- Вы разорительный человек, Шаляпин, - сказала ему В.К., -
аплодируя вам, я порвала мои новые перчатки. А в прошлый раз вы
разрознили мой прибор из 12 венецианских бокалов!
На что Ф.И., вежливо склонив голову, ответил ей:
- Ваше императорское величество, эту беду легко исправить,
если вы присоедините 11 оставшихся бокалов к пропавшему…
Боюсь, что В.К. не оценила юмора артиста, и серия бокалов
осталась разрозненной.
Другой анекдотический случай рассказывал сам Ф.И., и хотя
он довольно известный, но все же считаю уместным его повторить.
На заре его театральной деятельности Ф.И. играл в одной
провинциальной труппе. Давали что-то африканское… То
ли «Африканку» Мейербера, то ли что-то в этом роде. По ходу оперы актер
стреляет во льва, стоящего на высокой скале, и убивает его, причем лев
падает со скалы на приготовленные внизу маты. Льва изображал человек,
зашитый в шкуру. Обычный исполнитель этой роли не то заболел, не то
запил, и взяли какого-то другого артиста. Вот проходит действие, стрелок
выпускает стрелу. Лев стоит и не падает… Чтобы
спасти положение, стрелок вновь заряжает свой лук, а из-за кулис шипят
льву:
- Падай! Да падай же, сукин сын!
Лев трясется и не падает. Наконец после третьей стрелы и
еще более грозного рыка режиссера лев в отчаянии поднимается во весь
свой рост, осеняет себя в ужасе крестным знамением и тогда летит со
своей скалы.
Этот случай, приводившийся неоднократно, в устах Ф.И.
приобретал полную достоверность.
Хочется все же верить, что наступит момент, когда или
аппетит Дарьи Феодоровны уменьшится, или
пробудится совесть, или произойдут какие-либо другие изменения, и
кто-то сделает то, что так хотелось мне осуществить, и прах Феодора
Ивановича найдет свое законное место в Некрополе Русской славы на
кладбище Новодевичьего монастыря…
А пока, проезжая по бульварам
Москвы и мимо дома покойного, глядя на его мраморный бюст, украшающий
фасад этого небольшого домика, я всегда возношу тихую молитву о его
упокоении и благодарю Бога за то, что Он дал мне возможность видеть и
слышать этого неповторимого артиста и удостоил меня чести проводить его
в последний путь, хотя и на чужой, но гостеприимной земле Франции.
На главную
|
